Поцелуй дочери канонира / Бестия

— И ты это говоришь после того, что он сказал тебе про твой жемчуг? Ты великодушная женщина, Дора. — Вексфорд издал не то короткий стон, не то рык. — А ведь она и впрямь его любит. И не видит того, что вижу я. — Он отпил из стакана, скорчил такую мину, будто пиво пришлось ему не по вкусу, и вдруг в испуге обернулся к жене: — Ты ведь не думаешь… не думаешь, что она за него выйдет, а?

— Я думаю, они станут жить вместе, вступят в — как это назвать? — длительные отношения. Я думаю, так и будет, Рег. Тебе придется это принять… Она сказала мне… О, Рег, не смотри же ты так! Я должна тебе рассказать.

— Что рассказать?

— Она сказала, что любит его и что ей кажется, будто прежде она вообще не любила.

— Боже!

— Это действительно должно много значить для нее, если она говорит мне об этом — она ведь никогда не делилась со мной своими чувствами.

Ответ Вексфорда был выспренним. Он знал, что это прозвучит выспренно, однако не мог удержать своих слов. В их театральности было для него какое-то жалкое утешение.

— Он отнимает у меня дочь. Если они будут вместе, это конец наших отношений с Шейлой. Она перестанет быть мне дочерью. Именно так. Я это понимаю. К чему притворяться, что это не так? Какой вообще смысл притворяться?

До сих пор он не вспоминал вечер вторника и тот ужин — их заслонили события в Танкред-Хаусе и последовавшие за ними. Но теперь он позволил себе вернуться к тому вечеру. Второй начатый стакан пива помог ему в этом, и он увидел, как тот тип входит в маленький провинциальный ресторан, оглядывает обстановку и что-то шепчет Шейле. Шейла спрашивает отца, пригласившего их на ужин, как им рассесться у стола, к которому их проводили, но прежде чем Вексфорд успел открыть рот, Огастин Кейси уже выбрал себе стул. Место в углу комнаты.

— Я сяду здесь, чтобы видеть цирк, — сказал он, хитро усмехнувшись и не приглашая никого, даже Шейлу, разделить его улыбку.

Вексфорд решил, что Огастин хочет наблюдать за поведением других посетителей ресторана. Может, такая привилегия и положена писателю, но вряд ли такому крайнему пост-пост-модернисту, как Кейси, который уже успел опубликовать по меньшей мере одну художественную книгу вообще без действующих лиц.

Вексфорд даже после этого пытался завязать беседу, разговорить его о чем-нибудь, пусть даже о нем самом. Чуть раньше, в доме, Кейси выдал несколько туманных рассуждений о восточноевропейской поэзии, облеченных в искусственно умные фразы, но в ресторане хранил молчание, будто заскучав. Вся его речь свелась к нескольким пожеланиям к меню.

Одной из черт, которые бесили Вексфорда в Кейси, было его упорное нежелание говорить простыми словами, другой — то, что он явно не злоупотреблял хорошими манерами. Когда ему говорили: «Как поживаете?» — он отвечал, что у него не все в порядке, но расспрашивать его ни к чему, поскольку все в порядке вообще бывает редко. Когда его спросили, что он будет пить, он спросил редкий сорт валлийской минеральной воды, которую разливают в темно-синие бутылки. Когда такой не оказалось, он решил пить бренди. Закуску он бросил, едва попробовав. А на середине ужина нарушил молчание, заговорив о жемчуге. Оттуда, где он сидел, ему было видно не меньше восьми женщин в жемчужных ожерельях или серьгах. Назвав один раз жемчуг жемчугом, он больше не повторил этого слова, говоря вместо того «конкреции» или «хитиновые образования». Процитировал Плиния Старшего, который называл жемчуг превосходнейшим из товаров, упоминал индийские Веды, описывал этрусские украшения, истратил тысячу слов на жемчуга Омана и Катара, добываемые с глубины в сто двадцать футов. Шейла внимала. Впрочем, что толку обманывать себя? Слушая, она не сводила с Кейси восхищенных глаз. Кейси проникновенно говорил о барочной жемчужине Хоупа, весившей одиннадцать унций, об украденной в 1792 году «Королеве жемчужин» из французской короны. Потом перешел к суевериям, связанным с «конкрециями», и, глядя на скромную нитку жемчужин на шее Доры, рассказал о глупой причуде стареющих женщин, которые верили, как, несомненно, верят и поныне, что такие ожерелья могут вернуть утраченную молодость.

В этот-то момент Вексфорд и собрался вмешаться и выговорить Кейси, но заверещал телефон, и инспектор покинул ресторан, не сказав ни слова. Вернее, ни слова упрека. Разумеется, он попрощался со всеми, и Шейла поцеловала его, а Гасси произнес: «Мы еще увидимся», будто общепринятое прощание или этикетное выражение. Ярость вскипела в Вексфорде, и, катясь в машине сквозь холодный черный лес, он пылал гневом.