Поцелуй феи

— Будем с русалочками дружить, — стал фантазировать дальше Рун. — Они хорошие. Самая лучшая компания, что была у меня за всю жизнь. Вот уж добрее не сыщешь существ. Вечерами будут вместе с нами любоваться на чудеса твои.

Лала вздохнула.

— Так не получится, милый, — сказала она тихо. — Но возможно я бы этого и хотела.

— «Возможно», — Рун с деланным осуждением покачал головой. — Вот и вся романтика. Ладно, невеста дорогая, пойдём на базар, тратить наше состояние, целую монету медную. Не жалко ради тебя.

— Вот же скупец! — подивилась Лала полушутливо. — У самого карманы полны серебра, а он медяшечку собрался потратить на невесту. И хватился ещё своей щедростью.

— Да я потрачу и больше, если что, — беззлобно посмотрел на неё Рун. — Просто к меняле тогда придётся идти. Но к нему рано или поздно всё равно идти. Так что всё, чего не пожелаешь, я куплю. Эти деньги…  не трудом достались, не потом и кровью, посему их не жалко. Да и они твои, как ни крути.

— Ну вот, другое дело, — порадовалась Лала. — А то медяшечку. Ишь какой! Дамы любят щедрых кавалеров.

— Да я знаю, что дамы любят аристократов. Теперь понятно почему, — буркнул Рун. — Потому что они богаты. Пойдём, родная.

Храм располагался рядом с центральной площадью, фактически прилегая к ней. Подобная площадь есть в каждом городе, тут проводят казни, народ собирается на важные мероприятия, например, послушать глашатая от лорда или из столицы, или принять на сходе какие-то решения в трудное время. К ней ведут все пути из всех кварталов. Здешняя площадь была пожалуй даже побольше, чем в городке близ деревни Руна. Кроме того, имела она и ещё два занятных отличия. Первое: в её центре возвышался памятник. Не каменный, не медный, всего лишь деревянный. Но тем не менее очень искусная работа, рыцарь на коне с обнажённым мечом. Ничего подобного Рун ранее не видел. И второе: площадь фактически разделяла город напополам, на знатную и не знатную части , тут сходились кварталы простолюдинов и дворян — с одной её стороны дома выглядели бедновато, с другой роскошно, аккуратно покрашены, в окнах цветы. Столкновение двух миров. И в прохожих это тоже наблюдалось, вокруг был люд и низшего сословья и высшего. Спешили куда-то слуги, служанка несла корзину, глазея по сторонам, мужик в рванье тащил доску на плече, бабулька переставляла ноги еле-еле, опираясь на кривую деревянную клюку, разгуливали господа степенно, иные заложив руки за спину. Снимали пред друг дружкой шляпы, здороваясь. Благородные дамы в пышных платьях и причудливых шляпках шли, покачивая юбками. Проехала карета, тревожа слух ритмичным цокотом копыт лошадей. На памятнике сидели голуби, чистя пёрышки. Лала взяла Руна под локоток, и они присоединились к этой размеренной жизни, неторопливо направившись через площадь. Лала разглядывала всё с любопытством, особенно платья дам. Всё ей было интересно. А Руну было интересно быть с ней.

— Всё не могу привыкнуть, — молвил он. — Идём, как нормальные люди, никто не показывает пальцем, не таращится на тебя как на фею, на меня как на кавалера феи и дурака. Так приятно просто прогуляться. Со своей девушкой.

— Да, это приятно. Окунуться в обычную местную жизнь, — кивнула Лала. — Знал бы ты, львёнок, как сильно это отличается от моей страны. Нигде никаких чудес, никто не пролетает мимо, кроме птичек. Такая атмосфера ощущается во всём. Не магическая. Но по-своему она прекрасна. Совершенно другой мир. И это нельзя почувствовать, пока все на тебя смотрят. Именно, когда не смотрят, когда ты становишься частью этого, оно открывается тебе, проникая в сердечко.

— Мне этого не понять, солнышко, — признался Рун. — Для тебя это путешествие в дальние дали, а для меня просто другой город. Во многом схожий с нашим. Хотел бы и я побывать у вас. Или хотя бы там, где люди с гнёздами на головах. Зачем им гнёзда, вот загадка. Чтоб голуби садились?

Лала рассмеялась от всей души.

— Ты меня так смешишь порой, Рун, — проговорила она весело с теплотой.

— Да я вообще-то серьёзно, — улыбнулся он.

— Ох, Рун, гляди, дедушка плачет, — произнесла Лала озабоченным исполненным жалостливого сочувствия голоском.

Навстречу им шёл старичок, седой, лысоватый, с жиденькой белёсой бородкой, в бедненькой одежонке. А сам плачет-плачет, слёзы катятся по щекам, вид несчастный и потерянный.

— Спроси его, Рун, что случилось. Вдруг мы сможем помочь, — попросила Лала.

— Дедушка, что с вами? — участливо осведомился Рун у старичка.

— Монетку потерял, — поведал тот горестно, остановившись.

— Серебряную что ли? — осторожно задал вопрос Рун.

— Нет, сынок. Медную, — вздохнул дедушка. — Жена напряла пряжи, послала на базар продать. Я и продал. Удачно. Положил в карман. А карман-то прохудился, оказывается. Нету её. Не знаю, как домой возвращаться теперь. Ох, старуха меня бранить будет. Иду, куда глаза глядят, сам не пойму, куда.

— Из-за медной монетки так убивается? — безмерно удивилась Лала.