Поцелуй льва

― Он вернулся! ― услыхал я выкрик пани Шебець, когда вошёл на веранду.

― Пан Коваль?

― Да, только что прибыл, ― сказала она и вытерла излишек помады с уголков рта. ― Да, он наконец вернулся. Я приготовлю особый ужин. Мы будем праздновать. Тебя тоже приглашаю.

Её голос дрожал, лицо светилось, ноги на высоких каблуках, казалось, пританцовывали. Если бы я её такой увидел, не зная о приезде пана Коваля, то подумал бы, что она или упилась, или сошла с ума.

Я не удивился, что на ужин позвали и меня. Когда пан Коваль находился дома, она обращалась со мной как с родным сыном, но когда он отсутствовал, я сразу ставал ей чужим. Её отношение ко мне особенно ухудшилось летом этого года. Это был погожий летний день, воскресенье, 55-й день рождения пана Коваля. Мы с ним сидели за столом на веранде, ожидая, когда пани Шебець подаст ужин. На первое у нас был холодный малиновый суп. Я наслаждался малиновым супом ещё живя в Яворе, когда моя мать готовила его летом для гостей.

Когда суп был на столе, пани Шебець присоединилась к нам, а пан Коваль, как обычно, пожелал «приятного аппетита» и я с аппетитом съел первую ложку. Однако, глотая, я ощутил какой-то странный вкус во рту.

― В чём дело, Михась? Думаешь, только твоя мама готовит вкусный суп? ― спросила пани Шебець, заметив как я скривился. К сожалению, я смог ей ответить, только выплюнув суп в тарелку:

― Он имеет привкус мыла!

― У тебя не все дома? ― сурово вытаращилась она на меня, как будто я совершил преступление. И я понял, что приязни мне от неё теперь ждать нечего.

Пан Коваль спас меня, попробовав суп. Он подтвердил, что там есть мыло. Фактически, он выловил хороший кусок в своей тарелке. Как оказалось, суп охлаждался в умывальнике, а мыло упало в него с верхней полочки.

Сегодня, обрадовавшись возвращением пана Коваля, она наверно забыла про этот инцидент. Я был очень благодарен ей за приглашение, потому что с начала занятий я часто ложился спать голодным. Пока что было открыто только несколько бакалейных и хлебных магазинов, и товара там почти не было.

Чтобы что-либо купить необходимо было часами стоять в очередях.

Постучав в двери пана Коваля, я услышал: «Кто там?» Я обозвался. «Подожди. Я уже иду».

Вскоре он стоял передо мной, небритый в помятом пиджаке, грязных штанах и ботинках. Это был не тот пан Коваль, которого я знал перед его отъездом в отпуск. Тогда он выглядел как настоящий пан ― в однобортном твидовом пиджаке, тщательно выглаженных брюках, рубашке с накрахмаленным воротником, полосатом галстуке, шляпе Борсалино и туфлях от старого обувного мастера с улицы Русской. Не было и жилета с часами на серебряной цепочке, которые он носил в левом кармане. Его лицо было изнурённым, а усы ― неухоженными. Единственное, что осталось в нём от бывшего пана Коваля ― та особая искорка в глазах, перед которой не могла устоять ни одна женщина.

Со словами: «Всё-таки ты выжил без меня», он протянул мне руки. Осматривая меня, он добавил: «Честно говоря, я сомневался, что увижу тебя снова».

Я хотел узнать, что с ним случилось, но он пообещал рассказать мне в другой раз.

Сейчас у него была «куча других проблем». Я знал, что он имел ввиду. Во время Первой мировой войны он сражался против россиян и большевиков. И вот они тут (этого он не ожидал ― надеялся, что Львов останется за немцами), поэтому надо было уничтожить или спрятать всё, что связано с его прошлым. Он хотел побыть в одиночестве, поэтому сказал мне переночевать у Богдана.

На веранде мои ноздри защекотал запах жаренного цыплёнка. Вот не повезло ― прозеваю такую роскошь! Я даже хотел было вернуться и сказать пану Ковалю что никуда не пойду, но это было бы некрасиво. Я утешал себя мыслю, что у Богдановой мамы тоже что-нибудь найдётся ― хоть какой-то картофельный суп или каша. Может даже и с салом..?

Только я вышел с веранды, как услышал: «Ой, это ты Михайло? А я не знал, правильно ли попал». Возле лестницы стоял какой-то мужчина. Голос казался знакомым, но я его не узнал. Смотрелся он как советчик. Был одет в серую фуфайку и дешёвую шапку из искусственного меха с красной звездой.

Наконец я узнал его. Это был младший брат моей матери.

― Дядя Андрей! Кто бы мог подумать! Как вы сюда добрались?

Он подошёл ближе, оглядывая меня с ног до головы.

― Ну ты и вырос!

Мы пожали руки. Его ладонь была тяжёлой, твёрдой как кора, огрубелой от работы на железнодорожных путях. Я спросил, что это за одежда на нём. Оказалось, что это форма железнодорожников.

Он отказался зайти и поздороваться с паном Ковалем. Дядя Андрей спешил «отметиться в железнодорожном институте». Его «откомандировали» на пятинедельные курсы, после которых он станет бригадиром.

― В Польше такого нечего было и ждать, ― сказал он. ― Теперь мы имеем возможность роста.

Он выехал из Яворы сегодня утром поездом, который делал первый рейс во Львов. Нужно было время, чтобы наладить железнодорожное сообщение, потому что польский путь был уже, его пришлось расширять для российских поездов.