Поцелуй льва

Вот они и принялись выяснять, кого посадили в одиннадцатую келью. Стены между камерами были слишком толстые, чтобы проходил звук голоса, но нормальные для передачи звука удара. С помощью азбука Морзе, Крига и Одайник, которые побывали в Берёзе Картузской ― первом польском концлагере ― начали перестукиваться с десятой кельей, а те со своей стороны ― с одиннадцатой. Это был медленный, растянутый способ общения, но в наших условиях ― единственно возможный, потому что каждую келью в туалет водили отдельно, а в коридоре нам запрещали разговаривать. Иногда нужен был целый день, чтобы передать короткое предложение.

Наконец мы получили ответ. Но не такой, который мы хотели бы получить. До сих пор мы могли надеяться, что кто-то там на свободе знает где мы, и старается что-то предпринять. А теперь всему конец.

Оказалось, что в одиннадцатой келье сидят члены нижнего эшелона Временного правительства. Их арестовали месяц назад и держали в помещении гестапо на улице Дзержинского, а теперь перевели сюда. Нашего правительства больше нет. Его членов отправили в Sachsenhausen[25] за то, что те не захотели отказаться от провозглашения украинской независимости, как этого требовали немцы. А одного, который не желал иметь ничего общего с немцами, застрелили на месте.

В Лонцьке постепенно налаживалась жизнь. Нас ещё водили в туалет нерегулярно, иногда только один раз в три дня, но каждое утро давали кружку кофе с куском чёрствого хлеба, а со второй недели нашего пребывания ― черпак водянистого супа, поздно после обеда. Кофе и суп мы пили стоя, а надзиратель нетерпеливо ожидал, чтобы забрать пустую посуду. Он постепенно привыкал к нам, а мы к нему и его причудам.

Иногда казалось, что он хотел быть тактичным. Конечно, он не мог себе такого позволить, но несмотря на нашу ежедневную близость, мы находились на разных планетах. Он имел ключи от наших келий и власть решать, когда нам ходить в туалет.

На пятое воскресенье в Лонцьке нам дали кружку супа в обед. Это был настоящий суп с лапшой, морковью и вкусом куриного бульона. Из этого кое-кто сделал вывод, что немцы изменили отношение к нам и вскоре выпустят. Другие считали этот суп результатом существенного прорыва на фронте. Может россияне уже сдались. Отрезанные от мира, мы могли разве что выстраивать теории ― времени для этого было предостаточно.

Мысленно провожая лапшу своим пищеводом, я прислушивался к удовлетворённому, котячьему урчанию своего желудка. Впрочем, его скоро заглушили звуки с улицы. Во двор въехал небольшой открытый автомобиль с водителем и двумя S.D.. Мы припали к окну.

Вскоре во двор въехала колонна из пяти грузовиков и двух открытых легковых автомобилей и остановились вдоль административного здания. Мне казалось, что из этих грузовиков выгрузят пачки лапши. Но это была только бредовая мысль ― из них выходили люди, настоящие люди, мужчины и женщины, только взрослые.

Они казались не простыми людьми, а скорее богатыми горожанами. Были хорошо одеты ― некоторые мужчины были в двубортных костюмах, галстуках и шляпах, другие ― в зимних пальто с меховыми воротниками. Только несколько было без галстуков. Один высокий, важный, в одежде от Борсалино, смотрелся как знатный джентльмен и напоминал мне пана Коваля. Большинство женщин были одеты в изысканные одежды ― дублёнки или же в пальто с лисьими хвостами. Они, если бы не чемоданы, казались свадебными гостями. Чемоданы к этому не подходили. Мы напрягли воображение, стараясь отгадать, кто они такие.

Вскоре грузовики уехали прочь. Мужчины и женщины сидели на своей поклаже, как на вокзале, словно ожидая запоздавший поезд.

Заинтересованные вновь прибывшими, мы постоянно их пересчитывали, но никак не могли прийти к общему знаменателю, но наконец сошлись на цифре 154. Удивительным было то, что они казались нисколько не озабоченными, спокойными, убаюканными. Разве они не знают, где очутились?

Если бы у блондинки и офицера, которые нас так гостеприимно приняли, не было бы сегодня выходного, рычание добермана и свист нагайки мгновенно их бы разбудили.

Наконец офицер, что их сопровождал, вышел на верхнюю площадку ступеней административного здания и попросил внимания. Он взял список и те, чьи фамилии он называл, должны были брать свою поклажу, подходить ко входу в здание и становиться в две шеренги. Его слова чётко было слышно в нашей камере. Называл фамилию за фамилией. Все они были похожи на еврейские.