Поцелуй льва

Военнопленные мучались от холода и голода, а мы ― неуверенностью будущего. Немцы хорошо нас кормили, но не говорили, что будут делать с нами дальше. Казалось, они и сами не знают. Sonder Dienst нас задержал и привёз в лагерь, а лагерем руководили структуры вермахта (военных). Некоторые из наших руководителей считали, что волноваться нет надобности, что это «просто недоразумение» ― когда нас привезут во Львов, «наше правительство освободит нас». Самые высокопоставленные утверждали, что «немцам придётся ещё и извиняться за это недоразумение, так как без нас им не выиграть войну».

Про ход военных действий мы узнали случайно, когда Богдан нашёл в столовой смятую немецкую газету. Она была датирована 24 сентября 1941 года. В ней сообщалось о «наибольшей сокрушительной битве в мировой истории южнее Киева». Согласно газеты, в том бою Красная армия потеряла тысячи пушек, танков, свыше миллиона солдат было взято в плен. Эти потери, писалось в газете, свидетельствовали, что близится окончательное поражение врага. Словно для того, чтобы лишить последних сомнений в победе немцев, в статье на той же странице описывался какой-то Парацельзус ― «немецкий гений», который ещё четыреста лет назад предвидел большую победу Третьего Рейха.

Всё понятно: Киев в немецких руках, Германия выиграет войну. Наш коллектив несколько дней безостановочно обсуждал эти новости. Я уже эту статью знал почти наизусть. Я запомнил дату публикации, потому что через десять дней, 4 октября, из нас вызвали двадцать одного человека. Среди вызванных были наши руководители, и как ни странно, мы с Богданом. Во дворе нас ожидал крытый военный грузовик.

Мы поднялись в кузов, за нами ― вооружённый солдат. На наши вопросы он нехотя ответил, что мы едем в Лемберг. Все несказанно обрадовались. Один из руководителей уверенно выкрикнул: «А что я вам говорил ― скоро мы будем дома и на свободе!»

«Малые всегда платят за дурости больших».

Жан де ля Фонтен

ПРИЁМ ВО ЛЬВОВЕ

К вечеру мы въехали на окраину Львова. Охранник отодвинул брезент. Нашу дрёму развеяла волна холодного осеннего воздуха. Когда Богдан восторженно крикнул: «Мы во Львове!», все вскочили на ноги. Наш конвоир и глазом не моргнул. Он был таким же сдержанным и безразличным, как и на протяжении всей поездки. Это был солдат вермахта, а не SD-совец, и это задание могло быть ему противным.

Я стоял рядом с ним, и мне казалось, что если бы я выпрыгнул из грузовика, ему было бы всё равно. Именно эта мысль пришла мне в голову, когда мы проезжали мимо памятника Мицкевичу. В это мгновение один из самых главных наших предводителей взволнованно сообщил, что грузовик направляется к университету, где пока что заседало наше Временное правительство. «Там нас и освободят». Именно по этому я отказался от своего намерения.

Однако неподалеку от университета наш грузовик свернул влево и выехал на оживлённую улицу. Теперь бежать было напрасно, так как спереди и сзади ехали немецкие военные автомобили.

Вскоре мы повернули на улицу Дзержинского, названную так в честь комиссара ГПУ ― самой страшной организации большевиков 20-х годов. ГПУ отвечало за «революционную справедливость», согласно которой смерть была единственно правильным наказанием для врагов народа. Именно на этой улице во время советской оккупации Львова размещался штаб не менее ужасного НКВД.

Наш грузовик остановился напротив этого штаба. Теперь на фасаде развевался немецкий флаг. Наш водитель вышел и зашёл в здание.

Вскоре он вышел, что-то сказал конвоиру, тот закрыл тент, снял с плеча автомат и держал его наготове. Грузовик снова поехал. Повернули вправо. Немного проехали вверх и остановились.

Мы услышали три автомобильных гудка, затем какой-то скрежет, словно открывали железные ворота. Грузовик въехал и ворота за ним закрылись с тяжёлым лязганьем.

Часовой выпрыгнул. Мы слышали, как он с кем-то разговаривает, а потом передаёт какую-то папку человеку в форме S.D. Вскоре появились двое младших S.D. и, как это не удивительно, блондинка в белой блузке, галифе и чёрных сапогах. В руках держала нагайку и на поводке чёрного добермана. Она осмотрела нас, как крестьяне осматривают свиней на базаре.

― Наши первые гости! ― воскликнул старший S.D., который был похож на офицера.

На одном дыхании он закричал нам: «Heraus! Heraus! Выйти!» ― одновременно спустила добермана и била нагайкой. События развивались так быстро, что я даже не ощутил боли от удара нагайкой по спине. Через мгновение мы были на земле. Нам приказали выстроиться в три шеренги. Доберман скалил зубы, бешено гавкал, готовый кинутся на нас из-за малейшего движения. Я надеялся что он откусит кусок задницы нашему руководителю, который распинался, что во Львове нас освободят.

Мы стояли во дворе тюрьмы Лонцького. Я помнил этот двор и вокруг стоящие здания ещё с времён «детской милиции», когда мы тут пооткрывали камеры и выпустили заключённых.