Поцелуй льва

Переплетая правду и ложь, мы соткали простенькую историю. Своим школьным немецким и жестами мы проинформировали Oberst'a, что мы одноклассники из Лемберга, ищем Богданова брата Игоря, арестованного россиянами по обвинению в надругательстве над статуей Сталина. Несколько недель перед войной его перевели в какую-то киевскую тюрьму. Мы хотели прибыть в Киев сразу после того, как его захватят немцы, надеясь застать Игоря живым. В конце мы выразили уверенность, что немецкие войска через несколько дней возьмут Киев, поскольку они намного сильнее красных.

Oberst'a эта история взволновала, а особенно наша уверенность в превосходстве немецкой армии. Однако он покачал головой и твердо предостерёг нас, что «война ― не детская игрушка», что находиться возле линии фронта опасно, что нас можно легко принять за российских шпионов.

Он позвал своего адъютанта, тот пришёл с небольшой портативной пишущей машинкой ― самой маленькой, которую я видел. Посматривая на нас, Oberst что-то продиктовал, кажется относительно нас. Адъютант напечатал, Oberst подписал и поставил печать. С улыбкой человека, который гордится своим добрым поступком, он дал нам эту бумагу. «Вот, ребята, ― сказал он, письмо-просьба к германским подразделениям оказывать вам содействие в транспорте и питанием по дороге домой, в Лемберг».

БРОШЕННАЯ БУХАНКА

Проигнорировав совет Oberst'a, мы снова обходным путём направились в Киев. Через несколько часов ходьбы мы добрались до трассы Киев-Одесса.

Дорога стелилась необозримыми полями перезревшей пшеницы, которую из-за войны не убирали. Ещё несколько дней назад эти поля ласкал ветерок, нежило солнце. Сегодня они пахли смертью.

Воронки, обгоревшие танки, мёртвые лошади, разбитые грузовики, брошенные пушки, изувеченные тела убитых красноармейцев покрыли обочины дорог возле полей. Охмелевшие от крови убитых солдат, кружили стаи ворон. Из интереса мы с Богданом взобрались на Т-34, который лежал на боку в кювете. Однако мы не смогли заглянуть в середину, потому что вонь разлагающегося трупа вынудила нас спрыгнуть с танка.

К мрачности присоединилась и погода. Впервые с начала нашего путешествия небо загрустило, ветер гнал одинокие серые тучи. После полудня мы услышали далёкий звук грома, усиленный грохотом пушек где-то возле Киева. Иногда до нас долетало рычание миномётов и стрекотание пулемётов. Российский «Максим» было не тяжело узнать по его сердцебиенному ра-та-та-та. Пока мы добрались до трассы, небо потемнело, поднялся ветер. Тяжёлые тучи мчались одна перед другой, словно их преследовала невидимая сила. Казалось молнии пытаются расколоть небо пополам, земля дрожала от грома. Военные колоны на некоторое время исчезли с дороги. Наверно, немцы предвидели ненастье и решили его переждать.

Капнуло несколько тяжёлых капель и вдруг всё стихло, как это бывает перед настоящей бурей. Даже просветлело. Неподалеку, правее дороги появились контуры села. Мы решили там переночевать.

Свернув на полевую дорогу, которая вела в село, мы услышали гул мотоцикла. Это ехали немецкие солдаты в касках с автоматами за плечами. За ними катился военный грузовик.

Мотоцикл со скрипом остановился перед нами, а грузовик ― сзади.

― Украинцы? ― спросил солдат, слезая с мотоцикла.

― Да, ― бодро ответили мы, радуясь, что он не принял нас за российских шпионов и надеясь, что он нас подвезёт.

― Bandera Bewegung![23] ― выкрикнул он.

― Нет, не Бандера! ― закричали мы, а Богдан дал ему письмо от Oberst'a.

Даже не глянув в письмо, он приказал нам открыть рюкзаки, которые наполовину были забиты бандеровскими агитками.

― Бандеровская пропаганда! ―с ненавистью выкрикнул он, поймав нас на обмане и швырнул рюкзаки вместе с письмом Oberst'a в канаву.

Когда он запихивал нас в грузовик, я заметил, что знаки на его форме не такие, как в военном лагере ― погоны были чёрные, а на двух ромбиках по краям воротника были буквы «S.D.», что, как мы позже узнали, обозначали «Sonder Dienst» ― «Специальная служба».

Пока грузовик ехал по трассе, мы знали, что направляемся на север, но когда он свернул на грунтовую дорогу, а затем на другую, ещё более неровную, мы утратили ощущение пространства и времени. Однако нам хоть было сухо. Снаружи лютовал ливень, словно хотел расквитаться за сухое лето. Мои запасные штаны и рубашка остались в рюкзаке, который выбросил в канаву солдат.

Наконец грузовик остановился. Мы стояли посредине площади, окружённой бараками и ограждённой колючей проволокой. Когда-то эти бараки использовали или для Красной армии, или как лагерь принудительных работ. Нас завели в один из бараков и затолкали в узкую пустую комнату.

Озадаченные таким развитием событий, мы сидели на полу, молча переглядываясь и прислушиваясь к малейшему шороху, который мог бы нам подсказать, что ожидать. Но слышно было только хлюпанье дождя по крыше и окнам. Я почти дремал, а Богдан мирно спал, растянувшись на полу.