Конечно, любила. Иначе не бросилась бы на защиту своей любви, не испугавшись даже лютого зверя. Не испугавшись?! Вот уж нет, даже очень испугавшись и чуть не умерев от страха! Так тем более стоит ли теперь отказываться от любви, которую она защитила в смертельном бою? Конечно же, нет! Недаром же Бог спас ее, предоставив возможность победить медведя-людоеда. Он же поможет ей победить и людоеда, сидящего в ней сейчас и пожирающего ее изнутри. Людоеда, имя которому – уныние и нежелание жить.
Но как же с ним справиться? А если обратить свой взор на самое светлое и прекрасное, самое непреходящее и вечное для каждого смертного – на любовь? Потому что без любви мы – ничто, какими бы дарами ни обладали. И Мила предоставила себе еще один шанс стать счастливой, тем более что самое главное у нее для этого уже было: ее с Алешей, бабушкой и Алтаем семья – их малая Церковь, в которой поселилась любовь, царица всех добродетелей.
Мила быстро шла на поправку и вскоре начала вставать и помогать старушке по хозяйству. Алексей снова зачастил в тайгу – на охоту, конечно, зачем же еще-то? – а Мила ждала его терпеливо, как и надлежит любящей и любимой жене.
– Алеша, возьми меня с собой, – иногда просилась она с ним.
– Не женское это дело – по тайге шастать, – сердился для видимости Алексей. – Да еще в такой лютый холод. Мужское дело – за мамонтом ходить, женское – огонь в очаге поддерживать.
– Но ведь я не боюсь…
– Согласен, ты у меня очень храбрая! Но если и дальше продолжишь заниматься мужской работой, мне ничего не останется, как взяться за женскую. Может, не стоит портить такого достойного мужчину, как я?
– Не стоит, – безропотно соглашалась Мила, улыбаясь и думая о том, что ни один мужчина на свете не сможет прожить без женщины. Да он же без нее просто пропадет!
Глава 22
Сколько веревочке ни виться…
Северные зимние ночи длинные, холодные, темные. Алексей зашел в избу с охапкой дров и свалил их у печки. Сняв варежки, присел на кровать рядом с Милой, закутавшейся в одеяло.
– Алеша, если бы не ты, я бы здесь с ума сошла. Или погрузилась в спячку до самой весны, как медведь. Я тебя так люблю, ты даже представить себе не можешь, как я тебя люблю!
– Давай мы сначала сходим на северное сияние посмотрим, а когда вернемся, ты мне подробнее расскажешь, как же сильно ты меня любишь.
Мила не помнила, чтобы когда-нибудь так скоро одевалась. Через минуту они уже стояли во дворе и завороженно следили за божественной симфонией неба, расцвеченного всеми цветами радуги. Чудное видение полностью завладело их душами, оставалось лишь в немом оцепенении наблюдать за внезапно появляющимися всполохами, кружащимися в фантастическом радужном танце на сумрачном небосводе.
Казалось, над ними во всю ширину неба раскинулся огромный прозрачный полог, сквозь который просвечивали звезды. Он плавно колыхался, и они не успевали наглядеться на одну божественную картину, как она мгновенно менялась и появлялась новая, еще более волшебная, и снова исчезала, уступая место очередному чуду.
Внезапно небо расцветилось полураскрытым веером, бледно-лиловые тона которого, замерев ненадолго, сменялись на изумрудно-зеленые, золотисто-желтые, ярко-оранжевые. Сугробы вокруг попеременно раскрашивались в те же цвета. Еще мгновение – и веер растаял, явив взору два белоснежных крыла, сверкающих лучами так ярко, что снег превратился в россыпи бриллиантов.
Мила немедленно усмотрела в крылах знаки судьбы и судорожно вцепилась в руку Алексея, не в силах вымолвить ни слова, но желая заострить его внимание именно на этом восхитительном зрелище. Видение еще не померкло, а через весь небосклон протянулась широкая фосфорически-зеленая дуга, отбрасывая в стороны сверкающие лучи, и все вокруг изменилось тоже и окрасилось в необыкновенно нежные изумрудные цвета. Через мгновение дуга распалась на многочисленные полосы, переливающиеся радужными оттенками. Они замерли, обнявшись и не в силах оторвать взоров от причудливой игры природы.
На какие-то мгновения все разом погасло. И вдруг горизонт окрасился нежно-золотистым светом, взметая в небо столбы сияющих лучей, которые, собираясь в полукруг, быстро увеличивались в размерах и, наконец сомкнувшись, зависли над их головами огромным колышущимся и ярко сверкающим золотым венцом.
Мила вновь увидела в этом пылающем великолепии счастливое предзнаменование и от радости чуть не лишилась чувств. И если бы эти изумительные по своей красоте, превосходящие все, что только можно себе вообразить, и ни с чем не сравнимые, как только с самими собой, полыхания северного сияния внезапно не затрепетали и не погасли, оставив от прежнего великолепия красок лишь бледные мазки, психика Милы не выдержала бы.