Поцелуй небес

- Как раз мой любимый романс! А давайте, Евгения Михайловна, попробуем на два голоса? Потихоньку... - предложил Леонид.

- Отчего же потихоньку, я могу и громко. В музшколе всегда солировала. - Евгения стала рядом и почти не примериваясь и не подстраиваясь они запели дуэтом так, будто репетировали ежедневно. На душе у Евгении было странно приятно, как-то душераздирающе сладко - ведь пела она про Лешу, обращалась к нему, но пела с другим - голос к голосу, наслаждаясь послушным партнерством и тем, что этот человек, такой милый, легкий, чуткий думает сейчас о том же - о ее любви к Алексею и своем соперничестве с ним. И абсолютно, как сказала мать, безнадежно...

Им бурно аплодировали и просили "что-нибудь еще". Певцы долго копались в вариантах, и , наконец, вытащили из памяти романс "Гори, гори, моя звезда", который Леня исполнил один, шутливо-страстно поглядывая на Женю.

Когда фортепиано затихло и музыкант крутанулся на стульчике, представив гостям свое раскрасневшееся мальчишески- проказливое лицо, Женя чувствовала себя по- новому счастливой, а утренний эпизод с журнальной фотографией показался вовсе не пустяшным знаком судьбы.

"Ну что же, у него там своя жизнь, у меня здесь - своя", - с отчаянной решимостью постановила она.

Леонид вызвался проводить Евгению до дома (идти-то два переулка), так как она оставаться у родителей не смогла, надо было кое-что приготовить для занятий к завтрашнему утру. И они вышли в сырую мартовскую ночь. Насыщенный моросью воздух показался особенно свежим и ясным после комнатной духоты. "Перед весной бывают дни такие: под плотным снегом отдыхает луг, шумят деревья весело - сухие, и теплый ветер нежен и упруг"... - вдруг прочитала Евгения вынырнувшие откуда-то из памяти по зову мартовского ветерка ахматовские строки.

- Это, наверное, Ахматова? Или Цветаева? Стыдно, но я их что-то путаю, - смутился Леонид.

- Действительно стыдно. Особенно с вашим слухом, Леонид. Ведь они такие разные! - удовлетворенно наблюдала замешательство кавалера Евгения. Но тот хмурил лоб и сжимал губы оказывается по другому поводу. Наконец в его глазах блеснула странная решимость::

- Вспомнил! - капитан остановился под фонарем, не замечая падающей с крыши на его жесткие погоны капли, прочел:

- Я Вас люблю и я бешусь, что это труд и стыд напрасный, и в этой глупости ужасной у Ваши ног я признаюсь!

- Ну это ясно - Пушкин. Только Вы что-то спутали, с фальшивой бодростью заметила Евгения, понимая, что цитата совсем не случайная.

- Ничего я не спутал, Женя, Женечка... - он вдруг повернулся к ней, придвинулся, посмотрел в лицо со значением, поставил у ног тяжелый кейс, затянул покрепче у ее подбородка концы оренбургского платка, потом крепко захватил ладонями щеки и притянул к себе. - Теплая, нежная, нужная. Совершенно необходимая.

Как оказывается были необходимы эти слова Евгении, да в сущности и все, что произошло потом у нее дома. Такая вольная, такая сумасшедшая, горячая ночь... Леонид ушел рано, сказав на прощание:

- Учти, Евгения Михайловна, теперь у тебя передо мной долг чести. - И значительно козырнул... 4 ... "И легкости своей дивится тело, и дома своего не узнаешь. А песню, ту что прежде надоела, как новую с волнением поешь"... - неотвязно крутились в голове давешние стихи, в то время как она медленно, с удовольствием варила себе кофе и, присев на пуфик к трюмо, рассматривала себя в зеркало. "Перед весной бывают дни такие: под плотным снегом отдыхает луг, шумят деревья весело сухие..." И снова, и снова крутилась та же пластинка, оставляя на губах и во всем теле привкус новой радости, возрождения, волнующего начала.

Пол дня провела Евгения в "Салоне красоты", где оставила свою тяжелую медную косу взамен летящей копны "а ля Анджела Девис". Вернувшись домой сразу прильнула к зеркалу.

- Вот видишь, Ланка, все идет в соответствии с твоими мудрыми указаниями, помада - "светлая малина" и пудра, опять же, тобой подаренная. - Егения застыла с пуховкой в руке: - Страшно выходит: человека нет, а пудра - вот она, даже не растрескалась.

Полежав в ванне, она приготовила ужин, надела новые брючки со свитером и стала ждать, хотя не обещал Леонид навестить, ни словом не обмолвился. Едва успевала присесть, как одолевал гнусный вопрос: "А зачем вообще все это?" Но отворив дверь по требовательному звонку, она забыла сомнения, прижалась щекой к колючей в бисерных каплях шинели, не двигаясь и не удивляясь, что Леонид не обнял и не прижал. Он стоял по стойке "мирно", растопырив за ее спиной руки, в которых были цветы, пакет с шампанским и висящий на веревочном ушке торт...

В этот же вечер Леонид потребовал от Евгении развода: