Поцелуй небес

— А вот посмотри, как мы сейчас ее украсим — два ящика игрушек. И здесь есть такие, которые я помню с детства, — Алиса, присев возле больших ящиков, извлекла из папиросной бумаги тяжелый синий шар. Величиной с грейпфрут он предназначался, явно, для толстой ветки. С одной стороны на глянцевом боку нарисован маленький домик, тонущий в сугробах, а за ним церковка с православной луковкой, увенчанной золотым крестом. Вокруг простирался синий глубокий мрак, будто светящийся изнутри.

— Как земной шар. Особенно, если поднести близко-близко к глазу. Все внутри переливается синевой и это одинокое светящееся окошко… А за ним… за ним те, кого с нами нет… — проговорила чуть слышно Виктория. Алиса, развернув шелестящие, нежные листы извлекла на свет златокрылого Ангела.

— Эта фигурка должна венчать Рождественскую елку. Вот видишь, здесь специальный зажим. Остальное развешивай по вкусу. А поздно вечером мы разложим под елкой подарки, — потрепала Алиса отрастающие рыженькие вихры. — И знаешь что, девочка, — она снова присела к Виктории и заглянула в прозрачные светлые глаза. — Сюда приедет тот самый доктор Динстлер, который лечил тебя в санатории. Ты знаешь, он недавно потерял жену… Мы еле-еле вытянули его к нам — он старинный друг и… В общем, Вика, будь мужественной, детка, не стоит слишком подчеркивать траур… — Я должна одеть другое платье? — Виктория тронула стоячий воротничок своего черного костюма, который носила с тех пор, как узнала о смерти отца.

— Нет, нет, конечно. Это твой долг и твое право. К тому же — черный цвет тебе очень к лицу, — успокоила ее Алиса. — Просто постарайся не затрагивать печальные темы…

— Я вообще собираюсь молчать… Зато Августа бубнит как радиоприемник.

— Вот и славно. Старушки, как дети — пусть это будет праздник хотя бы для них. Мы же не знаем, кто соберется здесь в следующий раз…

— Вот, Алиса, вы сами грустите. А вы — хозяйка. Хозяйка задает тон! Вика процитировала Катю, которая всегда, созывая гостей, чувствовала себя как на сцене. «Мало покормить, надо развеселить.» А поэтому заводила пения и танцы, бренча на пианино, а Вика, надувшись запиралась у Августы. Господи, почему же она не знала, что была тогда так невероятно счастлива! Почему пропускала мимо ушей Августин бубнеж: «Запомни, деточка, на всю жизнь — счастье — это отсутствие несчастья. Благодари каждый день, не принесший горя!» Да какое же горе в 17 лет? Кто думает о нем, когда хочется махрового, цветущего счастья, а не этой обыденной тягомотины с застольем, наивным пьяненьким весельем… А еще Катя говорила: «Если нет возможности делать то, что нравится, то постарайся делать с удовольствием то, что должна. Вот чистишь картошку — и радуйся! Моешь полы и пой!» Теперь, Виктория, разбирая ящик с игрушками, тихонько затянула: «Степь да степь кругом…» в честь Кати. Именно эта заунывная песня сопровождала тарахтение стиральной машины, когда певица Козловская затевала большую стирку. Видать, не просто давалось ей это вынужденное удовольствие. Игрушки оказались очень красивыми, а некоторые до удивления напоминали те, что были знакомы Виктории — эти картонажные зверюшки и гномики, гирлянды стеклянных зеркальных бус… Зато витые свечки в гофрированных тарелочках и невесомые серебристо-лунные, покрытые инеем шары на красных муаровых бантиках — они пришли сюда из другой жизни.

8

…Рождественское утро, 24 декабря. Часов в десять прорвалось солнце и запахло весной. В саду повеселели, распрыгались, расчирикались совершенно российские воробьи в интернациональном коллективе каких-то иноземных голубоватых пташек. Виктория проснулась чуть свет, от солнечных бликов на подушке и увидев, что их отбрасывает распахнутая балконная ставня, обращенная к Востоку. Вспомнилось одесское утро, пробежки с отцом, школу, весенние прогулки с Костей, чтение стихов над морской волной, его ямочка на подбородке… Вика зажмурила глаза и уткнулась в подушку — не хотелось ни разговаривать, ни любить, ни прощать… За дверью послышались торопливые шаги и мадам Лани заглянула в комнату:

— Вы не спите, Тори? — она внесла телефон и поставила его на тумбочку у кровати. Вам звонят.

— Мне?! — Вика нерешительно подняла трубку и услышала совсем близко голос, заставивший ее задохнуться от волнения.

— Викошка, это ты? Слава Аллаху! Наконец-то я до тебя добрался. Ты узнаешь меня? Это я… Максим…

— Макс… хороший мой, милый Максюша! Я вообще все вспомнила… я очень, очень скучаю… — она уже давилась слезами. В комнате появилась Августа настороженно прислушиваясь к разговору.

— Мне здесь хорошо. Обо мне заботятся. Со мной живет тетя Августа. Да, да, честное слово! Августина Фридриховна взяла из рук Виктории трубку: