Поцелуй осени

Лика и сама удивилась, почему так напряженно ждала бабкиного ответа. Казалось бы, прошло столько лет, сменилось столько впечатлений. Что ей теперь Андрей? Просто друг юности, человек из прошлого… Остался занозой в памяти, как некогда было с Никитой.

— Хватила… — махнула ладонью Нина Федоровна. — Он, когда еще съехал, почитай, сразу после твоего отъезда. Но плохого о нем сказать не могу, парень хороший. Как в Москву приезжает, всегда зайдет, справится о здоровье, сходит купить чего надо.

— А разве он не в Москве сейчас? — удивилась Лика.

— Да кто ж его знает, — пожала плечами бабка. — В разъездах он вечно, то здесь, то там. Говорил, и за границу катается… Из врачей-то ушел он, теперь лекарства какие-то возит. Там покупает, здесь продает. Время-то сейчас видишь какое, спекулянтов нынче нет, одни бизнесмены. Ну и он что-то вроде этого…

— Понятно, — покивала Лика.

Ну что ж, смешно и нелепо было надеяться, что здесь ничего не изменилось, что Андрей по-прежнему ждет ее в бывшей дедовской комнате, всегда спокойный, веселый, с вечно заготовленной шуткой. Да и она теперь другая, кто знает, как бы они встретились после всех этих лет. Надо будет все-таки пересечься с ним, поблагодарить за помощь старухе. Только не сейчас, когда она чувствует себя такой выпотрошенной, усталой. Когда перед глазами все еще мелькает круговерть этой сумасшедшей прифронтовой жизни.

— Бабуль, ты прости, я пойду лягу, — поднимаясь из-за стола, проговорила Лика.

— Иди, внучечка, иди, родная, — напутствовала ее вслед бабка.

И Лика оказалась в комнате, которая столько раз снилась ей ночами, глянула в окно на раскинувшую в свете фонаря заснеженные ветви липу. Стянула на ходу брюки, сбросила свитер и, почувствовав вдруг разом навалившуюся страшную усталость, растянулась на оказавшейся слишком короткой и узкой кровати.

Удивительно, как переменилось все вокруг за каких-то три года. Словно по прихоти сказочного озорника-волшебника она оказалась заброшена совсем в другую страну, иную эпоху. По телевизору трещали про перестройку, на улицах бушевали разоблачительные митинги, горела над Москвой красно-белая, вся какая-то праздничная на вид реклама кока-колы. Пестрели на улицах джинсы-варенки, надрывались из музыкальных киосков «Pet Shop Boys», щелкали пузырями жвачек группы шумных американских туристов. И в самом воздухе чувствовалось что-то весеннее, революционное. Казалось, старой, затхлой и насквозь пропитанной лицемерием жизни конец, впереди что-то новое, небывалое, никем раньше не виданное. И Лика очертя голову пустилась в этот красочный сумасшедший водоворот. Теперь, когда все, что ранее замалчивалось, пряталось, объявлялось не подходящим для массового читателя, с восторгом выворачивалось наружу, выбранная ею специальность уже не казалась такой никчемной и лживой. И, покончив с военной карьерой, Лика устроилась работать специальным корреспондентом в службу новостей одного из телевизионных каналов. Целыми днями носилась по бушующей Москве вместе с оператором Сашей, влезала в самую гущу митингующей толпы, бесстрашно вмешивалась в уличные потасовки. Напугать ее было теперь не так-то легко, все это казалось детскими шуточками по сравнению с ревущим и грохочущим адом, который составлял ее жизнь последние три года.

Вскоре она привыкла к новому ритму, привыкла вскакивать ни свет ни заря и нестись в Останкино, привыкла лететь по Москве в любую погоду, отыскивая живописные кадры, провоцировать незнакомых людей на откровенные разговоры, сочувственно кивая и в то же время лихорадочно стараясь запомнить все, до мельчайших подробностей, чтобы изложить потом в сенсационном репортаже. Такая жизнь, свободная и независимая, нравилась ей очень.

Телефон зазвонил неожиданно. Лика случайно оказалась дома среди дня. Съемку в последний момент отменили, и она отпросилась на пару часов домой, чтобы вечером вернуться и отправиться вместе с Сашей делать репортаж о приезде в Москву какого-то видного западного политика. Она ввалилась в квартиру, вымокшая под обрушившейся на город майской грозой, замерзшая, едва справилась дрожащими пальцами с пуговицами куртки и сразу же направилась в ванную, влезла под горячий душ. Нинка, кряхтя, пошла к своему врачу-шарлатану, исключительно для того, чтобы потом весь вечер поносить его, болвана, самыми изысканными словами. И, когда в коридоре задребезжал телефон, Лике пришлось выскакивать из ванной голышом, шипя и отплевываясь от мыльной пены. — Алло! — со злостью бросила она в трубку.

— Комиссар на проводе? — отозвался аппарат знакомым низким насмешливым голосом.

И Лика неожиданно почувствовала, как пробежал по голой мокрой спине озноб, задрожали колени, сбилось дыхание. Она до боли сжала пальцами край тумбочки, выговорила осипшим голосом:

— С вами говорит Генеральный штаб…

— Когда вернулась? — спросил Андрей.

— Да уж несколько месяцев, — отозвалась она. — А ты… Ты в Москве?

— Вчера прилетел. И, как видишь, сразу же на ковер к Нине Федоровне, звезде моих очей. Ты не знала, что меня влекут к ней самые глубокие и нежные чувства?