Поцелуй Первым | Король Столицы

Он упрямничает, и я ногой дергаю. Наклоняюсь посмотреть, что Кулак там сумел продвинуть, но вовремя останавливаюсь. Под сорочкой у меня ничего нет, а вырез очень свободный.

И ткань такая… В общем, если я нагнусь, все тело будет видно.

Даже отхожу от него немного подальше.

Кулак доламывает механизм и вынимает пачку документов. Я молча поправляю чемодан, и из-за этого подушка с кровати падает. Смотрю туда…

… а там, в открытую, на белой простыне, лежит мой сиреневый вибратор и мои кружевные трусы, что стянула прямо перед началом.

Возле второй подушки у изголовья кровати все это богатство одиночества лежит.

Я застываю, и Кулак следует за моим взглядом.

Туда. На кровать. На которой все это не заметить невозможно.

Потому что кроме подушки и сбитой в комок простыни там больше ничего нет.

— Подходит копия? — спрашиваю хриплым голосом.

Сквозь землю готова провалиться. Выметайся уже.

Он смотрит и смотрит туда, тоже застыв.

Я реально готова силой его вытолкнуть из комнаты. Не получится, но я готова.

— Да. Спасибо, — гортанно отвечает, но с места не сдвигается.

Ничего себе, какие слова знает. Еще ни разу от него не слышала.

Плохо сгибающимися ногами передвигаюсь к выходу, чтобы продемонстрировать — ему пора уходить.

Держусь за край все еще открытой двери.

Кулаков следует за мной через некоторое время и выходит из номера.

Не смотреть, не смотреть, не смотреть.

Захлопывая створку, выдыхаю и заорать готова. Не стоило открывать дверь. Я сама виновата, ведь чувствовала, что это он будет.

Есть ли предел этому унижению?

Нет, видимо, предела нет.

Вздрагиваю от стука, так как стою еще у двери.

Не открывать, не открывать, не открывать.

И как это будет выглядеть, если проигнорирую?

Стук дробится, и теперь Василий на дверь кулак обрушивает.

У меня между ног все еще жарко и мокро. Все это ужасно. Атласные волны сорочки такие назойливые, что лучше всего одежду скинуть и вообще голой остаться.

Как во сне, открываю дверь.

Стоит там и волком на меня смотрит. Нелюдимым и болезненным взглядом. Я нервно провожу ладонью по бедру, обтянутым шелковистой тканью.

— Что такое? — еле слышно произношу, сама себя почти не различаю.

— Впусти меня. — Он обрывками говорит. — Впусти.

Я не успеваю ответить. Или решить: впускать или нет. Или просто пойти утопиться уже в пруду или в колодец сброситься.

Он сам себя в номер приглашает, вынуждая меня отодвинуться.

И закрывает дверь за собой на замок.

Глава 17 АЛИСА

Бумаги он на пол попросту бросает, прямо у двери.

Я прилагаю все усилия, чтобы не пятиться...

… но так как развернуться и пройти обратно в комнату не могу….

… поэтому, да, я загнанно продвигаюсь по коридору спиной вперед, а Кулак на меня прет.

Он совсем потерянный в своей разозленности. Идет неровно. Хотя всегда очень четко и прямо передвигается, так как вообще плавности лишен.

Во всем.

Касаюсь плечом уже стены в комнате, и все-таки разворачиваюсь, чтобы к кровати отойти. Спасительными шагами.

Замираю там, и слабо обнимаю себя, прикрываясь руками.

— Что-то с распечаткой не так?

Черт побери, двадцать лет в родительском доме, где тебя и за вещь не считают, не прошли даром. Я звучу абсолютно нормально. Взволнованно, конечно.

Но это ничто по сравнению с испепеляющим хаосом и сенсорной смутой, что изнутри мой мир уничтожает.

Потому что он заговаривает. Сжимает исщерпленные венами руки в кулаки. Пружинисто на месте застывая, будто сейчас из тела собственного выпрыгнет.

— Я обслужу тебя. — Голос такой низкий, что меня потряхивать начинает. — Как скажешь. По полной.

Что это… что это он говорит. Я дергаю край сорочки, и его взбудораженный взгляд туда прямо долбится.

— Что ты имеешь… О чем ты говоришь?

— Я обслужу тебя. — Выговаривает он каждое слово необычайно четко. — Не надо этого. Штуки той. Я все сделаю. Как скажешь.

— Прекрати, — мягко говорю, и это похоже на шепот. — Ты не знаешь, что ты говоришь.

Он делает шаг вперед, а я упираюсь ногами в перекладину кровати. Кулак останавливается, и проводит рукой по рту, оттирая будто с губ что-то.

— Я все знаю. Ты только посмотри на себя. Ты… Харе всего этого. Я не понимаю, что ты хочешь. Но если… если тебе это надо, как той штукой, то я тебе все сделаю. Вообще все, что скажешь.

Это чудо, что я еще на ногах стою. Разрываюсь между тем, чтобы от волнения назад упасть. Или чтобы к нему со всех ног броситься. Поэтому и стою.

И то, и другое плохо закончится.

Внизу живота узел теплотой скручивается.

— Это все усложнит, — заставляю себя говорить, — вообще все. Так нельзя и не пойдет. Мы с тобой никогда не сойдемся на одном в Уставе и по стройке. Вмешивать… смешивать это нельзя.

— Так не смешивай, — повышает он голос, и меня назад качает. — Забудь про этот док, про Устав и условия. Причем здесь это? Не усложняй это, мать твою, сама.

— Нет. — Мотаю головой, и сердце синхронизируется. — Ты сбить с толку меня хочешь. Устав на самом деле только я защищаю. А у тебя орава… вон, кого угодно вообще. Ты и меня хочешь перевернуть в такую сторону, если убрать не получается.