Иоганн сполз по стенке, оперся о дерево и уткнулся лицом в руки. Наконец то, он смог себе признаться, что ему было страшно.
Почему Митя разорвал письмо? И хотя в нем не оказалось ничего важного, он чувствовал себя, будто юродивый на его глазах влепил пощечину нежной купеческой дочери.
Спустя некоторое время Иоганн встал и осторожно поднял крышку лавки, на которой спал. Узкое изножье служило также ящиком, где он разместил свои немногочисленные пожитки. В самом низу под валенками и меховой шапкой, сшитой в первую московскую зиму Марфой, лежал деревянный сундучок. Иоганн заботливо завернул его в шерстяную шаль. Теперь он вытащил сундучок и осторожно открыл. При тусклом свете свечи показались знакомые края потрепанных писем. Их было немного, лишь с полдюжины, но беря листки в руки, он чувствовал, будто обнимал свою семью.
Неуклюжий почерк брата на желтоватом фоне. В некоторых местах грубое перо прорвало бумагу. У Симона была тяжелая рука, а писать без ошибок он так и не научился. Но был слишком гордым, чтобы нанять писаря. Последнее письмо от него пришло из Гамбурга. В нем Симон рассказывал о службе на корабле и о бочонке с протухшей водой, вонявшей, как выгребная яма. Письмо пришло одновременно с известием, что его корабль затонул во время шторма. Иоганн осторожно разгладил ладонью листок.
От застарелой боли сдавило грудь. Симон, его брат! Другое письмо было от отца, еще одно, очень потрепанное — от дяди Михаэля. Много лет назад Михаэль написал его отцу. Строчки в нем громоздились одна на другую, с множеством ошибок, перемежающихся с большим числом русских выражений, Иоганну казалось, что это письмо от какого-то чужого, экзотического существа. Он с улыбкой рассмотрел эскиз болванки для парика, которую Михаэль изготовил для немецкого посланника. Тогда дядя еще работал под руководством столяра и ящичника.
Однако у Михаэля сундуки получались лучше. Вместо подписи изображался квадратный сундучок. Аккуратно выполненный эскиз необычного герба. Заказ на этот шедевр сделал какой-то аристократ. Интарсия требовала кропотливой работы. В самом низу, хорошо спрятанный между двух листов бумаги, находился портрет Кристины. Она улыбалась ему таинственно и нежно, но даже русалка казалась ему реальнее, чем девушка, к которой он так стремился в Москве.
Его одолевала усталость, но все же следующей ночью он выбрался на берег Невы. Возле ивы Евгения не оказалось, и он отправился вперед по течению. Далеко за спиной слышались звуки города. Стоял попутный ветер, и до него доносились крики рабочих, пришедших в ночную смену. В направлении Заячьего острова сонно двигалась транспортная шлюпка. Темнота стояла такая, что Иоганн несколько раз спотыкался. Он уже было решил, что сегодня встретиться с Евгением не удастся, как на краю берега мелькнуло что-то светлое. Кустарник загораживал ему обзор, но, подойдя поближе, он увидел что-то двигавшееся за ветками. Иоганн уже собрался окликнуть Евгения, но знакомый голос заставил его остановиться в полном изумлении.
— Ткачество — поденная работа, — тихо произнес Митя.
Женский голос тихо рассмеялся.
— Поденная работа есть сеть для ловли жаворонков, и месяц катится по венам полный страсти.
Голос звучал приятно и мелодично, но при этом глухо, как шумит Нева в ветреный день.
— Да, — заверил дурачок. — Но так как Сеня не жрёт солому, она делает нитки для Каламова. Но Каламов проглотил крест.
— Глупости, — возразила незнакомка. — Каламов никогда не носил креста.
— Но цепь из черепов…
— …и костей пальцев у него на шее, — добавила она.
— Он тайком ее обгладывает, когда кот не видит! — будто услышав удачную шутку, захихикал Митя.
Иоганн замер. Здесь развлекалась парочка сумасшедших! Он осторожно подкрался поближе. Но, по-прежнему, ничего не увидел, поэтому, прислонившись к толстой ветке, нагнулся далеко вперед, что почти потерял равновесие. От увиденной сцены у него перехватило дыхание. Мраморно-красивая фигура русалки колыхалась между ивовых ветвей. Ее правое плечо выступало из воды. Под водой, как два полумесяца, сверкали груди. Отблеск ее красоты преобразил лицо юродивого, стоявшего на коленях на берегу. В данный момент он казался молодым солдатом, встретившим свою возлюбленную. От страха у Иоганна сжался желудок, что если Митя хотел передать русалку Дережеву или кому-то другому?
— Бог живет в воде, — произнес Митя с глубокой серьезностью. — Кот вопит в ночи, вода ждет, но недостаточно долго ждет. Саранча жрет мою руку, и она отрастает вновь.
Он протянул руку, и русалка ухватилась за нее без колебаний. От удивления лицо дурачка стало почти красивым. Иоганн не понял, что тот сказал, но русалка посмотрела на Митю, будто спрашивала то, о чем напряженно думала.
— Нет, — ответила она очень нежно, но твердо. — Нет, Митя!