Я пытался быть тебе хорошим отцом, а в моей любви к тебе никогда не существовало никаких сомнений. Но в отличие от Элизы, ты пережил изменения, которые произошли во мне и больше никогда не доверял мне полностью, так как раньше, когда я мог носить тебя на плечах или подбрасывать в воздух и ловить, и ты не испытывал при этом ни малейшего страха.
Ты был слишком мал, чтобы сегодня сознательно об этом помнить, но у детей более тонкие чувства, и мужчина, который вернулся из круиза и заключил тебя в объятья, был не тем, с кем ты попрощался. Твой отец изменился. Всё чаще я отсутствовал в течение нескольких дней, работал по ночам, проводил с вами отпуск в мрачных, уединённых местностях, чтобы мой голод не подвергал вас опасности. Он всегда просыпался тогда, когда была полная луна или солнце показывало мне, что со мной случилось. Дом я весь затемнил, диким виноградом перед окнами и жалюзи; твоя мать и я почти каждую ночь спали отдельно, хотя всё ещё любили друг друга. У меня никогда не появлялось желания забрать сны моих детей, но я не хотел рисковать. Поэтому мы жили в сумерках, хотя всему живому требуется свет.
Мне очень жаль, что всё было так, что не могло быть по-другому. Возможно я оказал бы тебе большую услугу, если бы действительно исчез. Этот вопрос никогда не оставлял меня в покое. Потому что снова и снова появлялись ситуации, когда твои подозрения становились сильнее, чем доверие, и я размышлял над тем, что возможно другой мужчина был бы более подходящим для роли отца в этой семье. Но твоя мать - должно быть от неё вы унаследовали ваше упрямство - настаивала на том, чтобы я остался, потому что считала, что не существует лучшего мужа для неё и лучшего отца для Елизаветы и тебя, чем я.
Возможно в твоих глазах Елизавета имела более лёгкую позицию, потому что никогда не знала меня другим, чем тем, кто я есть, полу демон, полу человек. Но зато ей намного сложнее справляться с собой. Спокойствие и терпение, которые присущи тебе - завистники назвали бы это флегматичностью - останутся для неё недостижимыми. Она всегда будет хлопать своими крыльями, в то время, как ты уже давно расправишь их.