В моей голове начали рушиться стены, одна за другой — сначала угрожающее, сдержанное сотрясение, потом яростный грохот, за которым последовала лавина из боли, гнева и унижения. Она пролилась до самого моего сердца, парализовала дыхание и открыла глаза.
Я могла видеть всё. Всё. Не только то, что впереди, но и то, что позади и по бокам, сквозь стенки моего черепа, там, где маршем приближалась моя собственная армия, равномерным шагом, подгоняемая тем же, всеобъемлющим чувством. Любовью.
Там был Тильманн, спотыкаясь и задыхаясь, он пробирался по раскалённой почве справа. Снова и снова падал на своё бледно лицо, которое было покрыто кровоточащими ссадинами, потому что его тело больше не подчинялось ему.
Там был мой брат Пауль, с злобной меланхолией и презрением в стальном взгляде. Его движения сдержанны мускулистой неуступчивостью плеч.
Рядом с ним шла Джианна, бледная и измождённая, испытывая страх перед будущим, но несмотря на постоянные рыдания, готовая быть рядом и показать себя.
Также моя мать была здесь, с развивающимися, вьющимися волосами; она не шла, а топала по горячей земле, как будто вела моих воинов, готовая, даже не моргнув глазом, пожертвовать жизнью за свою дочь. Рядом с ней я увидела господина Щютц, чью лысину украшал ужасный солнечны ожог. Он всё ещё решительно сомневался, хотя глубоко внутри им уже давно завладела уверенность, что здесь творится что-то неладное. О нет, теперь я обнаружила также и Ларса, Ларс приехал! Он был в штанах карго с ужасным рисунком и в потной майке, в ожидание приключения своей жизни и вооруженный до зубов большими ножами и одной переливающийся на свету мачете, которая свисала с его кожаного пояса. Наконец-то он сможет поиграть в Рэмбо. Рядом с ним шёл доктор Занд, чьи глаза начали справляться с глубоким трауром из-за его умершей дочери. Он испытывал облегчение, потому что нашёл что-то, что отвлечёт и что даст его существованию новый поворот.
Они пришли, потому что чувствовали. Я снова могла их видеть. Мы чувствовали вместе, потому что все испытывали боль.
Морфий тоже был со мной; он шёл впереди остальных. Это он заставил рухнуть стены и только благодаря этому он спасёт меня.
Только одного не хватало. Колина.
Я снова переключила своё внимание вперёд. До Анжело было рукой подать, он стоял напротив, ждал и принюхивался. Что-то сбивало его с толку. Я чувствовала, как Тильманн приближается справа. Слева тоже приближалось существо, я слышала его резкое ржание и фырканье, да, я слышала его чётко и ясно, а также удары хлыста по потной шкуре, которые гнали его дальше, через огонь ко мне… ко мне…
Улыбка Анжело превратилась в застывшую гримасу, когда я подняла голову и в первый раз посмотрела на него по-настоящему. Открыто и честно, оставив позади множество моих вечно-детских желаний. Шипя, он выдохнул сквозь зубы.
Да, он был похож на статую Давида. У неё тоже были мёртвые, слишком большие глаза, которые ничего не видели, и неотёсанные, неуклюжие руки, которые ничего не понимали в музыке. Но теперь я стала Давидом, а он Голиафом.
— Знаешь, что мне в тебе не нравится, Елизавета? — спросил он резко в ревущей тишине пылающего леса.
— Не поверишь, сколько мне не нравится в тебе, — ответила я глухо, но так чётко, что меня было слышно везде. Мой голос пел. Но он, только ухмыляясь, вскинул голову; жеманный, высокомерный жест презрения.
— У тебя косоглазие. — Он поднял руку, чтобы показать на моё лицо. Змея предупреждающе подняла голову, она скрывалась под моими длинными волосами. — Один твой глаз всегда смотрит немного в другую сторону, всегда что-то замышляет.
— По крайней мере они видят.
Я инстинктивно подняла руку вверх, потому что вдруг вспомнила тот момент, когда мои глаза начали видеть — видеть, кто я на самом деле, и чего желает моё сердце. Я цеплялась за мокрый утёс, подо мной бушующий поток, надо мной адская гроза, в то время, как дороги моей прежней жизни погрузились в грязь, и я ждала, что судьба пошлёт мне самые жестокие испытания моей жизни. Потому что любила мужчину, который спасёт меня и в то же время погубит, тот мужчина, который прорывался теперь через тлеющий подлесок с левой стороны. В своей руке он держал горящую ветку, точно так же, как Тильманн с моей правой. Мои рыцари пришли.
Я подняла руки ещё немного выше и растопырила пальцы. Я хотела заполучить их факелы. Они должны отдать их мне.
Только потрескивающее шипение в воздухе указало на то, что они их бросили, оба в один и тоже момент, не договариваясь друг с другом. Они не знали, для чего они мне нужны. Я сама ещё не знала. Только чувствовала, что они понадобятся, а моё желание для них закон. Я уверенно поймала горящие ветки и держала их в руках.