Поцелуй василиска

— Почему ночью? — с подозрением спрашивал он, крутя бумагу и так и сяк. — Почему, так сказать, без подписи начальника тюрьмы? Надо чтоб тут, — он тыкал пальцем в нижний угол, — было написано «Принято к исполнению». Число и подпись начальника, и входящий номер, так сказать.

— Что за бюрократия? — возмутилась я. — Рука Его Величества Максимилиана Четвертого! Вот тут его подпись! Тут королевская печать!

— А все же мне документ зарегистрировать надо, так сказать, — не сдавался стражник. — Вот тут, — он хлопнул ладонью по пыльной стопке журналов, — все записано. Вызовет меня начальство, спросит, по какому такому праву отпустил государственного преступника? А я ему что покажу?

— Королевский приказ, болван! — я выхватила из его рук драгоценную бумагу. — Ты что, препятствия чинить? Против королевской воли идти? Ах ты, крыса канцелярская! Да я!

И погрозила ему свернутым листом. Стражник отступил, почесал в затылке, сдвинув фуражку.

— А все таки, — проворчал он, — дайте хоть время запишу… так сказать, когда прийти изволили, да от какого числа.

Я закатила глаза, но спорить с чинушей оказалось бесполезно. Пришлось ждать, пока стражник, пыхтя и сопя, возит перьевой ручкой по разлинованным листам.

— Распишитесь, пожалуйста, тут и тут, — он сунул мне обгрызенную ручку и ткнул грязным пальцем в нужные клетки. — Ага, вот так. Пожалте! Сейчас я вам ордер на освобождение выпишу да и…

— Какой ордер! — завопила я. — Отпустить генерала немедля! Сию минуту! Прямо сейчас!

— И незачем так кричать, — насупился стражник и, высунув нос в коридор, закричал сам: — Эй, Рольф! Отведи Ее Сиятельство герцогиню в казематы! Там ейный муж сидит, отпустить велено!

— Сде-елаем! — зевая во всю пасть, ответил плечистый и небритый Рольф, прикрыл рот ладонью, махнул мне, приглашая проследовать за собой. — Идемте, фрау!

Снова те же мрачные коридоры, бесконечные и извилистые как пустая требуха, снова дрожащие отблески лампы и запахи пота, сырости и прелой соломы. Дитер, бедный Дитер! Как ты выдержал все эти дни? Кого я увижу перед собой сейчас?

Скрипнула очередная дверь, поворачиваясь на петлях. Рольф повыше поднял лампу и проворчал:

— И пристало вам, фрау, в такое место тащиться! Подождали бы наверху, я бы вам супруга и вывел, как миленького.

— Что ты! — испуганно ответила я, напряженно вглядываясь в полумрак. — Мне совсем не трудно… я хочу поскорее увидеть его…

— Тогда сюда пожалуйте, да не споткнитесь.

Затхлый воздух густел в легких, затрудняя дыхание, на обнаженные плечи с потолка время от времени капала вода, и я каждый раз вздрагивала, точно меня кто-то трогал мокрой призрачной ладонью.

— Дитер! — позвала я негромко, как в первый раз своего пребывания здесь, и каменные стены поглотили мой голос, исказили до неузнаваемости, и я еще крепче сжала бумагу, в которой было наше спасение и наше счастье.

— Дитер! — повторила я громче.

Где-то кашлянули, завозились, забряцали кандалами, и я услышала слабый, полный неверия шепот:

— Мэрион?

Я бросилась на голос, сердце зашлось в галопе, в ушах застучало, но, не добежав до решетки, остановилась, дрожа от волнения, слабости и злости.

— Дитер, — простонала я. — Бедный Дитер, что они с тобой сделали?

Генерал, гроза и ярость, василиск, убивающий взглядом, зарос щетиной и качался, как голая осинка на ветру. От его белой рубахи остались лохмотья, вытатуированного дракона покрывали засохшие кровоподтеки.

— Мэрион, — хрипло проговорил генерал, вжимаясь серым лицом в решетку. — Это правда ты? Или очередная галлюцинация? Игра воспаленного сознания? О, Мэрион…

— Это правда я, — ответила, сдерживая слезы, потом повернулась к стражнику: — Ну что стоишь?! Открывай эту вонючую клетку! Я не желаю оставаться тут ни одной лишней минуты!

Рольф бросился к решетке.

— Прошу отойти, Ваше Сиятельство, — бубнил он, брякая ключом в замке.

Я насилу дождалась, когда решетка откроется, и, подобрав юбки, бросилась к моему Дитеру.

— Любимый!

Я уткнулась в его грудь, всхлипывая и вдыхая запах его пота, ни на секунду не морщась, не думая о крови на его коже, царапая щеку о небритый подбородок. А Дитер осторожно целовал меня в висок, в лоб, в макушку, повторяя:

— Ну что ты, пичужка. Не нужно плакать. Главное, ты жива. Да и я пока жив.

— И останешься живым, — сказала я. — Потому что я пришла тебя освободить!

Зажав бумагу подмышкой, я принялась развязывать ткань, закрывающую его глаза. Дитер терпел, немного морщился, слипшиеся от грязи и крови волосы присохли к куску материи, и я кусала губы, стараясь не причинить Дитеру еще большую боль. Когда повязка упала на пол, я протянула пальцы к его очкам, но Дитер сказал:

— Стой.

Я замерла, жадно вглядываясь в его изможденное лицо. Какое-то время в стеклах клубилась непроглядная тьма, но, наконец, в глубине вспыхнули золотистые искры и Дитер произнес:

— Теперь я вижу… Как же ты прекрасна, моя Мэрион!

— Твоя! — с жаром ответила я. — Целиком и полностью твоя!