Поцелуй василиска

— Ах, вам жаль! — Губы генерала искривились в ядовитой усмешке. — И много ли вы успели узнать, моя дорогая?

— Немного, — честно призналась я. — Но достаточно, чтобы понять — отец не любил вас. Так стоит ли бередить душу и хранить эти письма и эти портреты?

— Стоит! — зарычал генерал и саданул по стеллажу кулаком. Полки закачались, книги повалились на пол и застучали о паркет, как крупные градины. — Не вам указывать мне, дорогая Мэрион! Это из-за него! — Генерал вытянул палец и ткнул в порезанный портрет. — Из-за него я стал таким, какой есть. История стара как мир и столь же скучна. — Он желчно усмехнулся, и в глубине очков сверкнули золотые искры. — Молодой и капризный богач заинтересовался дочерью мельника и овладел ею помимо ее воли и воли ее отца. Бедняжка забеременела, и тогда богач приказал избавиться от ребенка. Но дочь мельника была очень горда и богобоязненна и отказалась брать на душу грех. И тогда… — Генерал наклонился, вглядываясь в мое лицо. Я застыла, загипнотизированная его пронизывающим взглядом. — Тогда он решил отомстить страшной и изощренной местью. За большие деньги мой отец, герцог Мейердорфский, купил у заезжего мага сердце василиска, измельчил в порошок и поднес моей матери в питье. А дальше… Вы знаете, дорогая Мэрион, что случилось дальше?

Я мотнула головой, слабея под тяжелым взглядом супруга.

— Случилось непредвиденное, моя пичужка, — продолжил он, понизив голос до свистящего шепота. — Какие-то невидимые силы, может, бог, может, дьявол, вмешались и сделали так, что весь яд, предназначавшийся матери, впитал в себя плод, который она носила. Дочь мельника, Ивонна Мюллер, выжила. И родила чудовище. Меня.

— Мне… мне жаль, Дитер… — Сердце кольнуло болью, я протянула руку в порыве дотронуться до его плеча.

Жестокие слова, только что прочитанные в письме, обрели пугающий и отвратительный смысл.

— Да, моему отцу тоже было жаль, — отозвался генерал, откачнувшись от моей руки. — Он надеялся, что если не удалось убить меня во чреве, то я сам при рождении убью свою мать взглядом. Но этого не случилось. Проклятие вошло в силу не сразу, лет до десяти у меня было вполне обычное детство. Обычное для бедняка, разумеется. Я очень хорошо знаю, моя пичужка, что такое работа на мельнице от рассвета и до заката. Знаю, сколько ударов кнутом выдержит человек, прежде чем потеряет сознание. Шрамы на моей спине не дают этого забыть. А вот у вас гладкая кожа. — Он провел по моей щеке ладонью, и я задрожала не то от омерзения, не то от страха. — Мачеха не била вас, правда? Не решалась портить товар.

— Я не товар, — сквозь зубы выдавила я.

— Конечно, — без улыбки ответил генерал. — Конечно да. Вы — товар, я — проклятый выродок. Каждый несет на себе печать предназначения. От него невозможно избавиться, невозможно отмыть, как грязь, не срезать с кожей, как клеймо. Только вынуть вместе с душой, с последним вздохом. Оно навсегда с вами, моя пичужка. Так стоит ли трепыхаться?

— Стоит! — выкрикнула я ему в лицо и сжалась пружиной. — Лучше бороться и пытаться хоть что-то изменить, чем упиваться жалостью к себе! Ваш сад превратился в кладбище, а эта комната — в склеп! — Я обвела рукой помещение. — Зачем хранить вокруг себя статуи мертвых жен? Эти оскорбительные письма? Портрет человека, который приносил вам только несчастья и боль? Чтобы снова и снова ковырять рану? Дайте ей зажить!

— Это решать не вам, — злобно ответил генерал.

— Мне, — заупрямилась я.

— На каком основании?

— На том, что я ваша жена. — Я отважно глянула в бледное лицо генерала. — Дитер, да откройте окна. Впустите свежий воздух. Позвольте жить себе и другим. Вычистите весь хлам из этой комнаты и из своей души.

Я снова взмахнула рукой и нечаянно сбила со стола шкатулку. Она упала, крышка откинулась, и на пол полетели смятые письма, как осенние листья, подгоняемые ветром.

— Как вы смеете, — зарычал генерал и схватил меня за плечи. — Как смеете называть мою жизнь и все, что мне дорого, хламом!

— Потому что это больше не ваша жизнь.

— Да что вы понимаете! — Генерал встряхнул меня за плечи. — Вы, избалованная маленькая пичужка! В вашей голове только наряды, балы и украшения!

— А в вашей — война и смерть?

Он заревел и навалился на меня всем весом. Я вскрикнула и толкнула его в грудь. Будь генерал трезвым, он бы удержался на ногах, зажав меня, как недавно в комнате, и я бы не вырвалась, не убежала. Но он был пьян. От моего толчка его повело в сторону, одна ладонь соскользнула с моего плеча и ухватилась за стол. Я рванулась мимо, к двери, к свободе.

— Куда! — Генерал дернул меня за подол.

Я споткнулась и полетела на пол. Успела выставить руки, но все равно ободрала колени и застонала сквозь зубы. Рыча от злости, генерал навалился следом. Я снова отпихнула его, проехалась по полу, зашарила вокруг себя и ухватила что-то тяжелое, удачно подвернувшееся под руку.

— Не нужно трепыхаться, — прохрипел генерал, нависая надо мной. — За все ошибки приходится платить, и вы…

— Заплати за свои! — выкрикнула я и ударила его по голове подсвечником в виде дракона.