Поцелуй василиска

– Мне некуда возвращаться, – сказала я тогда. – Мачеха ненавидит меня и желает моей смерти, чтобы завладеть поместьем. У меня никого нет, ни родных, ни дома. Я чужая в этом мире.

Если мои слова и удивили Ганса, виду он не подал, ответил вежливо:

– Как пожелаете, фрау.

И отменил приказ.

Первым неприятным событием стал приезд в замок моего сводного братца Якоба. Окаменевшего Игора убрали с глаз долой, и место конюха освободилось, поэтому генерал исполнил обещание и взял Якоба на службу, чему тот оказался не очень рад. Встретив меня, мерзавец полоснул ядовитым взглядом, и, если бы он обладал силой его сиятельства, я бы давно застыла каменным идолом посреди клумбы. Но, к его досаде, я осталась жива, срезала букет тюльпанов и, приняв королевскую осанку, гордо продефилировала мимо, краем глаза заметив, как побелело его лицо.

Жюли щебетала без умолку. Рассказывала, что после моего отъезда мачеха отхлестала ее по щекам, но вскоре успокоилась и начала готовиться к трауру.

– Она уже вывесила черные занавески, представляете? – с ужасом рассказывала служанка. – А герр Якоб ходил напыщенным гусем, и каждый день они с матушкой подсчитывали наследство и мечтали, куда его потратят. Фрау Кёне уже распорядилась перепланировать восточное крыло, где были ваши покои, а себе заказала наряд к королевскому балу. Хочет показаться его величеству в образе новой богатой наследницы старинного родового поместья.

– Ощипанную курицу хоть в павлиньи перья наряди, – хмыкнула я, а Жюли рассмеялась.

– Вспомни, дорогая, – попросила я, – вот этот кулон – ты обмолвилась, что он остался на память от родителей?

– Вы говорили так, госпожа, – подтвердила Жюли. – Еще до болезни. Этот кулон подарил ваш батюшка, а до того он принадлежал вашей покойной матушке.

– После болезни и этих событий все в голове перемешалось, – вздохнула я. – Ты не вспомнишь, Жюли, говорила ли я еще что-нибудь?

– Это нетрудно, госпожа, – улыбнулась девушка. – Лунный камень – счастливый камень рода Адлер-Кёне. Есть поверье, что в нем заключен дух Белого Дракона, хранителя вашей семьи.

– Вот как, – пробормотала я и сжала кулон, он был все таким же гладким и теплым, но теперь я чувствовала еще и слабую пульсацию, словно в моей руке билось крохотное и живое сердце.

Жюли отвели милую комнатку на этаже, где жили слуги, но чаще она оставалась со мной, заменив ворчливую полнотелую Марту. От слуг Жюли приносила любопытные сплетни, и последние разговоры, как я и предполагала, крутились вокруг меня и окаменевшего Игора.

– Вы представляете, госпожа, – широко распахнув глаза, доверительно делилась Жюли, – поговаривают, вы не первая, кого горбун заманил в запретную комнату и заставил его сиятельство поверить, будто жены сами нарушили его приказ.

– Какая низость! – отвечала я, дрожа от возмущения, и, если поначалу мне было немного жаль горбуна, теперь не испытывала ничего, кроме омерзения. – Но зачем ему это было надо?

– Ах, госпожа, слуги говорят, он всегда отличался скверным нравом и был охоч до молоденьких фройлен! Вот только кто на такого урода посмотрит? Слуги рассказывали, что Игор не раз с ненавистью отзывался о герцоге и говорил… – Жюли пугливо обернулась, приникла к моему уху и прошептала: – Говорил, что они с хозяином оба уроды и оба выходцы из низшего сословия. Только герцогу перепадают лакомые кусочки, а Игору не достается и объедков.

– Какая гадость, – отшатнулась я. – Не удивлюсь, если он ненавидел не только жен его сиятельства, но и его самого.

– Адъютант Ганс давно подозревал его и грозился высечь, – кивнула Жюли.

– Как и его сиятельство, – вспомнилось мне.

– Он такой непреклонный! – улыбнулась Жюли.

– И упрямый.

– Сразу видно, человек военный.

– И, несмотря на это, уязвим.

– Он просто молод.

– Но уже при чине.

– Однажды он станет генералом.

– Так ведь уже, – удивилась я и приподняла брови. – Постой-постой… Я говорю о его сиятельстве, а ты о ком?

– Ах! – Жюли вспыхнула румянцем. – А я о молодом адъютанте…

И отвела лукавые глаза.

Следующую пару дней адъютант был единственной ниточкой, связывающей всех обитателей замка с его мрачным хозяином, и вторая неприятная новость состояла в том, что его сиятельство загулял.

Запершись в покоях, он никуда не выходил и никого не хотел видеть. Второй этаж опустел и насквозь пропитался сладковатым дымом, слуги тенями шарахались по углам, а Ганс ругался сквозь зубы и призывал на генеральскую голову все возможные кары. Все чаще я видела его с ведром воды и тряпкой, Жюли караулила молодого человека у балюстрады, но не решалась попадаться на глаза. Не решалась попадаться и я, подсознательно ощущая вину за нынешнее состояние его сиятельства. Завтракала и ужинала в полном одиночестве, но к обеду второго дня не вытерпела и, улучив момент, проскользнула к запретной комнате. Дверь в нее была распахнута наполовину, и генерал оказался там.

Я видела, как он сидел вполоборота, откинувшись в кресле. Рядом на столе лежали уже знакомые мне письма, картины были снова завешены темным атласом, но высохшие розы – заменены на свежие, а раскиданные книги аккуратно расставлены по полкам.