Читаем Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах полностью

Я люблю в Москве небо – светло-голубое в дымчатых и белых тучках, бульвары, особенно Никитский, Художественный театр и тип московского интеллигента – большого, русого, голубоглазого, слегка плутоватого ребенка – богатыря, наклонного к мистицизму и разгулу, с сохранением для обиходной жизни не только здравый смысл, но и некоторую плутовость. Люблю Кремль и тонкий, сильный ум одного приятеля Льва Исааковича, к которому он дал мне письмо.

Сейчас мы с Настей собираемся в Охотничий клуб смотреть Метерлинковскую “Незваную гостью”. Были в Художественном театре на “Одиноких” Гауптмана и Чайке.

Постановка удивительная. Каждая деталь жизни – гравюра, лампа, чайники – до того живет, до того характерна, что ей можно аплодировать наравне с артистами. И артистов Немирович-Данченко вышколил так, что они шагу напрасно не делают на сцене, а все для характеристики, для раскрытия своей души и своей драмы. На Чайке все плачут и Настя рыдала. А мне ничего. Мне теперь все больше весело.

Пиши, Нилочек. Поцелуй Костю.

Адрес (до 1-го Дурново) Годеннский пер. № 7, кв.4.


31. 27 сентября 1900

Житомир – Киев


И я люблю каждое твое письмо, старый друг. Это не шутка, прожить вместе столько эпох и тысячелетий. Когда попаду в Киев, и попаду ли – не знаю. Думаю, однако, что не хватит сил не заехать к вам, когда поеду в Москву. В Москву пора бы – но пожар в такой степени раздел меня, что долго еще придется работать “Волыни”[401] и другим редакциям “за одежду”. Хорошо бы поехать в Пены, но для моей работы (о Леонардо да Винчи) необходимы материалы. Которые случайно есть в Житомире, но в Пены не перевозимы.

Живу, я, впрочем не в Житомире, а в 20 верстах от него, на заводе. Здесь же и Энна. Дух ее стал еще тоньше, еще разнообразнее, и она так нежна и оторвана от жизни, что хочется плакать и извиняться перед нею за грубость этой жизни. Ты хорошо сказала про нее, что она “Нестеровская девушка”. Кстати, от одного состава для ращения волос (она вечно боится остаться без волос) ее волосы стали светлыми, золотыми, бронзово-золотыми. Это редко и красиво. Жизнь на заводе по свистку правильная, тихая – если бы не некоторые внутренние бури. В 12 часов ночи мы аккуратно ходим в завод, в лабораторию химика, у которого гостим. До 12-ти дня он дежурит, до 7-ми вечера спит и мы все время живем с Энни наедине. Я чувствую к ней нежность до слез и боюсь, что вот-вот ее не станет. Так чувствуется – она хочет умереть. У нас обжитой дивный парк над рекой. Вековые сосны и пихты в лунные ночи – какая-то сказка. Слишком хорошо, слишком печально, слишком пустынно. Но в общем – хорошо. Много тишины. Пишу понемногу стихи и прозу. Написала фельетон о Чехове для “Волыни”. Главная работа “богов презревший, самовластный, богоподобный человек”, т. е., Леонардо да Винчи.

Поклон и поцелуи по обычному распределению.

Мой адрес по-прежнему: Редакция “Волыни”.

И непременно пришли адрес Тали. Я соскучилась по ее письмам.


32. 11 ноября 1900

Воронеж – Киев


Мой милый старый товарищ соскучился по моём духовном Я? Мне самой хотелось бы услышать и узнать о нем что-нибудь определенное. Но оно живет далеко от меня, зловеще тихо, готовясь к чему-то. А я без него жила в пестром полусне страстей и “внешних впечатлений”. За это время я написала 4–5 стихотворений. Из них признаю и усыновляю только одно. Пришлю его в следующем письме, теперь не хочется писать. Вернулась домой третьего дня. Не заехала в Киев, потому что стремилась к маме кратчайшей дорогой через Брест, Гомель, Бахмач. Очень соскучилась по маме, страшно хотелось увидеть ее. Но в Бахмаче на грязной платформе во время пересадки меня окликнул Даниил Григорьевич[402] и мы поехали с ним дальше в 1-ом классе, и он убеждал меня заехать в Пены. Экспромт совершился, и я пробыла в Пенах 3 дня. Меня пленила пенская жизнь, одиночество, дети, необозримые поля, белые березы перед окнами столовой, т. ч. я почти решила скоротать зиму там. С.И. и Д.Г. и детки горячо и нежно меня об этом просили. Через неделю еду в Москву. Пока пиши, родная на Воронеж. Целую всех. Ай-Ай крепко-крепко в розовый носик.

P.S. Я написала детскую пьесу “Весенняя сказочка”.

33. 5 января 1901

Воронеж – Киев


Письмо твое, дорогой Нилок, получила. И жду нового.

Перейти на страницу:

Все книги серии Чужестранцы

Остров на всю жизнь. Воспоминания детства. Олерон во время нацистской оккупации
Остров на всю жизнь. Воспоминания детства. Олерон во время нацистской оккупации

Ольга Андреева-Карлайл (р. 1930) – художница, журналистка, переводчица. Внучка писателя Леонида Андреева, дочь Вадима Андреева и племянница автора мистического сочинения "Роза мира" философа Даниила Андреева.1 сентября 1939 года. Девятилетняя Оля с матерью и маленьким братом приезжает отдохнуть на остров Олерон, недалеко от атлантического побережья Франции. В деревне Сен-Дени на севере Олерона Андреевы проведут пять лет. Они переживут поражение Франции и приход немцев, будут читать наизусть русские стихи при свете масляной лампы и устраивать маскарады. Рискуя свободой и жизнью, слушать по ночам радио Лондона и Москвы и участвовать в движении Сопротивления. В январе 1945 года немцы вышлют с Олерона на континент всех, кто будет им не нужен. Андреевы окажутся в свободной Франции, но до этого им придется перенести еще немало испытаний.Переходя от неторопливого повествования об истории семьи эмигрантов и нравах патриархальной французской деревни к остросюжетной развязке, Ольга Андреева-Карлайл пишет свои мемуары как увлекательный роман.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Ольга Вадимовна Андреева-Карлайл

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Заговоры и борьба за власть. От Ленина до Хрущева
Заговоры и борьба за власть. От Ленина до Хрущева

Главное внимание в книге Р. Баландина и С. Миронова уделено внутрипартийным конфликтам, борьбе за власть, заговорам против Сталина и его сторонников. Авторы убеждены, что выводы о существовании контрреволюционного подполья, опасности новой гражданской войны или государственного переворота не являются преувеличением. Со времен Хрущева немалая часть секретных материалов была уничтожена, «подчищена» или до сих пор остается недоступной для открытой печати. Cкрываются в наше время факты, свидетельствующие в пользу СССР и его вождя. Все зачастую сомнительные сведения, способные опорочить имя и деяния Сталина, были обнародованы. Между тем сталинские репрессии были направлены не против народа, а против определенных социальных групп, преимущественно против руководящих работников. А масштабы политических репрессий были далеко не столь велики, как преподносит антисоветская пропаганда зарубежных идеологических центров и номенклатурных перерожденцев.

Рудольф Константинович Баландин , Сергей Сергеевич Миронов

Документальная литература