Потусторонним вход воспрещён

— Ну хватит! Мы так не договаривались!.. — и оборвал себя на полуслове, сообразив, что на площадке перед бежевым неприметным зданием мы стояли абсолютно одни.

— Успели, — озвучил Ярик, деловито застегивая молнию на куртке. И великодушно пояснил, видя мое замешательство: — Грифоны бесплотны днем. Да и по ночам… Обычные люди могут видеть их лишь мельком. Зато слышать — всегда пожалуйста. — Он огляделся и, сориентировавшись, махнул в сторону: — Нам туда. Не рассиживайся.

Я хотел возразить, но недовольство уже схлынуло.

Мы прошли по безлюдной аллее мимо стены с ярким граффити, изображавшим персонажей известных советских фильмов. Дальше друг друга бойко сменяли двух- и трехэтажные домики без каких-либо опознавательных знаков. Каждые метров десять дорога виляла вбок ответвлением тесного переулка. У стен громоздились накрытые пленкой ящики и мешки, стояли тележки для перевозки тяжелых грузов, виднелись двери в гаражи или складские помещения.

Лишь в конце улицы мелькнули привычная вывеска и гирлянда круглосуточного кафе.

Пройдя мимо отлитого из бронзы памятника человеку с видеокамерой, я наконец сообразил, где мы очутились:

— Ленфильм! Всегда хотел тут побывать.

— Видишь, мечты сбываются! — улыбнулся Ярик, ныряя под шлагбаум на проходной.

Каменноостровский проспект широким полотном растянулся по сторонам. В ранний час ветер сквозил по нему свободно и легко, почти не натыкаясь на машины спешащих на работу горожан и кутающихся в воротники пешеходов. По скверу, напротив входа на «Ленфильм», трусили утренние бегуны. Работник закрытого еще кафе протирал шваброй витрину. Заметив нас, он посторонился.

— Я тут подумал… — Пока я лез под шлагбаум следом за Яриком, тот успел вырваться вперед, так что пришлось его догонять. — Почему бы этим не заняться профессионалам?

— В смысле? — Мы поравнялись, но в мою сторону Ярик даже не глянул. — Гусев отчего-то скрывал поиски Ключа от руководства Института. Значит, считает, что там небезопасно.

— И есть повод? — напрягся я.

Ярослав задумался. Затем на лице расцвело непринужденное выражение:

— Вот и узнаем!

Сказал как отмахнулся…

Я решил придумать остроумную колкость в ответ, но, как назло, ничего не шло в голову.

За размышлениями проспект промелькнул незаметно. По правую руку выплыла из глубины парка летающая тарелка относительно новой станции метро «Горьковская». Она как магнитом притягивала к себе немногочисленных прохожих. Но к метро мы не пошли — свернули на Кронверкский проспект, к минаретам мечети и приземистым корпусам студенческого общежития. А сразу за мечетью, в тихой близости к уютному краю парка и звенящим трамвайным путям, скрывался стеклянно-воздушный особняк.

Облицованный серым гранитом снизу и песочно-желтый со второго этажа, с выпирающим коробом оранжереи в боковом флигеле, издалека особняк Кшесинской напоминал одновременно и грузный средневековый замок с узкими окнами-бойницами, и изящную фантазию из стекла и металла в характерном для начала двадцатого века стиле модерн.

Паутинка забора, отделявшего сад от проспекта, спорила с витой ковкой балконных перил. Приглядевшись, я увидел среди вьющихся стеблей чугунных растений медальон с лицом мифической Медузы.

«А ты, если верить архивным документам, один из потомков известной балерины».

Я смотрел на дом, пытаясь понять, что чувствую. Наверняка должна была оставаться… не связь, но чувство знакомого, особенного места. Не зря ведь твердят про память предков и то, что места, когда-то принадлежавшие твоей семье, воспринимаются иначе. Тянут к себе, обещая тепло и безопасность.

Однако я ничего такого не ощущал.

— Будем лезть внутрь? — отвлекая от мыслей, поинтересовался Ярик. Я так и не понял: серьезно или опять шутливо. Ответить, впрочем, тоже не успел.

В глубине сада почудилось движение. Затем стало ясно: кто-то действительно бродит по территории, точнее пробирается сквозь облезлые заросли кустарников наружу, к забору.

Послышались голоса:

— Давай быстрее! Мамка заругается…

— Да иду я… подож-ж-жди!

В углу сада, у излома ограды образовалась дыра — куда-то подевался вертикальный прут решетки. Двое пацанов пролезали сквозь забор. Увидев нас с Яриком, спрыгнули с ограждения на дорогу и замерли. Но воззрились без страха, с любопытным вниманием и даже неким вызовом.

Младший из детей, лет девяти, походил на Мальчиша-Кибальчиша даже больше, чем сам персонаж известной сказки.

«Эй же вы, мальчиши, мальчиши-малыши! Или нам, мальчишам, только в палки играть да в скакалки скакать? И отцы ушли, и братья ушли. Или нам, мальчишам, сидеть-дожидаться, чтобы буржуины пришли и забрали нас в свое проклятое буржуинство?» [77]

В подпоясанной рубахе, когда-то наверняка красной, как знамя, а теперь выцветшей до невнятно-коралловой. В холщовых темно-коричневых штанах, босоногий. Мальчишка задумчиво шевелил синеватыми от холода пальцами с темными от грязи полумесяцами ногтей.

— Ничего не нашли, — пожаловался он невзначай. Не нам, а точно в воздух.