Потусторонним вход воспрещён

Я осторожно обошла безмолвный строй, посветила фонариком в неподвижные глянцевые лица и, убедившись в их полной безжизненности, наконец позволила себе осмотреться.

В бледном мерцании экрана мастерская ощетинилась множеством резких теней и острых углов. Напротив входа стояли два массивных стола. Лампы на гнущихся металлических ножках были выключены. Кучи принадлежностей для рисования топорщились в подставках или просто валялись рядом. И ни одной живой души. Только выпуклые картонные и пластиковые барельефы лежали и висели на просушке вокруг. Я машинально прочла несколько названий: «Желудок жвачного животного», «Строение кожи», «Общий вид печени». Объемные рисунки хоть и выглядели безобидными, но в мертвецком сиянии внушали неприязнь.

Но кто же тогда разговаривал?

Словно в ответ, сзади деловито завозились:

— Еще дюжина, и готово.

Я рывком обернулась. Свет телефона метнулся в противоположную сторону, выхватил из темноты манекены, стойку с белыми халатами и полки с потрепанными книгами. Никого.

Зато голоса не умолкали:

— Угу. Легко сказать. Тяжеленные…

— А ты их за ноги, за ноги. И башкой вперед!

Напротив замерших манекенов поблескивало мутное настенное зеркало в металлической раме. Казалось, фигуры смотрят в него, как в телевизионный экран. Что-то странное, впрочем, с ним действительно происходило. Я могла поклясться, что голоса раздаются из-под него. На цыпочках, двигаясь бесшумно, я приблизилась к зеркалу.

Возле края амальгамный слой потрескался, пошел ржавой старческой рябью. Мутная поверхность еле заметно дрожала, пуская расходящиеся волны. Я встала к зеркалу боком, не прикасаясь, заглянула в зазор между рамой и крашеной стеной. Ничего. Осмелев, я поддела раму пальцем, потянула на себя и вверх, стараясь не сорвать с креплений. Под ней не пряталось ничего, кроме оголившегося глухого бетона.

Сдерживая вздох разочарования, я собралась медленно вернуть раму на место, но она, подлая, выскользнула из влажных от волнения пальцев и шарахнула о стену с жутким шлепком и стекольным звоном. Я отпрянула. Кажется, стекло уцелело. Только вот выдало меня с потрохами.

— Ты видишь? Кто-то следит.

Я прижала к груди мобильник, загораживая свет фонарика, но было поздно.

— Я проверю, а ты расставляй их, расставляй, хозяин скоро вернется.

Что-то с тихим шлепком упало на пол. Боковым зрением я уловила мелькнувший возле ног голубоватый силуэт. Услышала ехидный смешок. И лишь тогда опустила голову.

Возле книжного шкафа между зеркалом и входной дверью сидел зверь. Больше всего он смахивал на плод неудачного научного эксперимента по скрещиванию животных или фантазию полоумного таксидермиста: верхняя часть туловища явно была взята от мелкого млекопитающего вроде кота, только с совершенно плоской головой. На месте ушных раковин виднелись едва заметные прорези-полумесяцы, какие бывают у крупных ящеров. Задние же лапы заменял селедочный жирный хвост, покрытый крупной чешуей. От нее исходило язычками синее пламя, похожее на пламя газовой горелки, которое почти не светит, разве что греет. Чешуя незаметно переходила в персиковый плешивый мех, врастала в него.

Заметив меня, Потусторонний — а это явно был он! — совершенно по-человечьи растянул морду в улыбке.

— Приве-е-ет, — наконец перекатисто мурлыкнул он и облизнулся.

Бледные усы длиной с ладонь дернулись. Голос у Потустороннего был высокий, с нехорошей сладостью. Не сводя с него глаз, я отступила, но тут же уперлась в спинку стула. Волоча за собой рыбий хвост, Потусторонний по-кошачьи потянулся, выгибая спину и перебирая лапами, и отряхнулся от головы до хвоста. Замерцало сияние. Полетели брызги. Несколько капель попали мне на очки. Я автоматически зажмурилась, а когда открыла глаза, Потусторонний выглядел иначе: теперь рыбья часть исчезла, а вместо нее непонятно откуда возникли две покрытые редкой шерстью лапы. Разминая их, Потусторонний потоптался на месте. Брезгливо отшвырнул выпавшую чешуйку и уставился на меня, будто только что заметил:

— Скажешь что-нибудь наконец, глупая?

Я попыталась шевельнуть языком, но он точно прирос к нёбу. Потусторонний сделал пару шагов по дуге. Он внимательно принюхивался, но нападать вроде не спешил, лишь нервно подергивал тощим полосатым хвостом, в точности котовьим.

— Ну и молчи, если хочешь. Все равно не поверят, — с человечьей досадой отмахнулся он и, виляя задом, двинулся к шеренге кукол.

Я потерла переносицу, не понимая: радоваться, что ему до меня нет дела, или на всякий случай заорать, зовя на помощь. Смахнула воду с очков и, почувствовав что-то липкое, поднесла руку к лицу. Грохнувшее об стену зеркало рассекло мне указательный палец. На подушечке рядом с ногтем выступили крошечные красные капли.

Забыв о манекенах, Потусторонний резко обернулся.