Потусторонним вход воспрещён

— Кто?

— Черти.

Тот хмыкнул, но уточнять не стал. Дальше ехали молча. Миновали мост и светофоры у Зимнего дворца, въехали на шумный заполненный Невский.

Я думал о Ярославе и о том, что страшное произошло в его семье. Какое горе?

«А если он жив, Ярь?»

Кто жив?

Я понял, что за навязчивая мысль толкается у меня в голове, когда переезжали канал Грибоедова. За голым еще сквером огромной подковой раскинулся Казанский собор. С другой стороны, в высоких окнах литературного кафе «Дома книги», тепло горели лампы. Дворник в оранжевом жилете сгребал мусор с газона. На перекрестке беззвучно выводил аккорды уличный музыкант. Возле его ног лежал раскрытый чехол от гитары.

Город жил. Топтался десятком спешащих ног в ожидании зеленого сигнала на светофоре, копошился стаей голубей, бусами рассевшихся на проводах. Гудел пробкой. Бился водами канала о плиты набережной.

Город трепетал на ветру.

«Город живет, пока о нем помнят…» — вспомнил я сказанную Лидой фразу. И бесстрастный голос Мастера кукол: «Потери — естественный процесс, когда одно Время сменяется другим».

Следом за ним пришли слова директора Гусева.

— Пока все картины не умерли… — прошептал я.

— Что? — Ярослав внезапно обернулся.

— О каком зеркале вы говорили? Сначала Володя в лаборатории, потом ты…

С полминуты Ярослав молчал. Я даже подумал, что он не захочет отвечать, но парень задумчиво произнес:

— Зеркало из бального зала особняка Брусницыных [25]. Его обнаружили год назад запрятанным внутри стенной панели в самом сердце дома. Благоразумно не стали трогать и сразу подняли архивы особняка. — Ярослав помедлил. — У него оказалась богатая история. В середине девятнадцатого века простой деревенский парень — Николай Мокеевич Брусницын — из Тверской губернии переезжает в Петербург, где прямиком на Васильевском острове начинает свое дело. Немного погодя небольшая мастерская по дублению кожи превращается в крупнейшую в Российской империи кожевенную мануфактуру. Рядом с огромным заводом строят особняк, где живет хозяин — ныне купец Брусницын с семьей, а позже — его выросшие сыновья. Дом с небывало роскошными и диковинными интерьерами. Однажды хозяин, падкий на редкие вещи, заказывает из Европы старинное зеркало, некогда висевшее в итальянском палаццо, известном своей мрачной славой, что якобы в этом самом палаццо хранился прах знаменитого графа Дракулы. Зеркало вешают на стене в танцевальном зале. Домочадцы быстро замечают неладное. В доме купца начинают твориться необъяснимые вещи. Кто бы ни посмотрелся в зеркало, тех преследует полоса неудач и болезней. После попытки избавиться от несчастливого приобретения таинственным образом скоропостижно умирает внучка хозяина. Побоявшись навлечь еще большую беду, зеркало замуровывают в глубине дома на долгие годы. Позже дом приходит в запустение. Что символы зеркала и ключа в равной степени связаны с потусторонним миром, думаю, объяснять не надо?

Я кивнул и поморщился — напомнила о себе набитая в подвале шишка.

Город… Я вырос здесь, я наивно считал, что Петербург мне знаком. А он, как двуликий Янус в рассказе Ярослава, повернулся к нам злым лицом. Мне даже померещилось, будто я чувствую между лопаток чей-то тяжелый взгляд.

У площади перед вокзалом показался гранитный обелиск. «Город-герой Ленинград». Большие строгие буквы над крышей здания блестели в лучах бледного северного солнца. У дверей вокзала толпился народ. Утренние поезда. Пригородные электрички. Иногородние туристы. Иностранные гости с фотоаппаратами и селфи-палками, топчущиеся тесными группами. Смешные гиды с флажками и микрофонами.

Вокзал — сердце города. Дороги, ведущие к нему, — артерии. Пульсирующие, вечно живые, полнокровные и тугие. Сколько сердец у Петербурга? Я сосчитал. Пять? [26] Остановятся ли они все? Под какой страшной силой, под каким напором непонятного, злого?

Не успел я додумать мысль, как серый памятник резко ушел влево, навстречу выкатился Лиговский проспект, прямой и строгий, точно учитель мужской гимназии начала прошлого века, а следом за ним — узкая однополосная улочка с низкими домами и арками в полутемные дворы. Слепые окна на первых этажах пересекали уродливые решетки. Толстые жалюзи не пускали взгляд внутрь.

— Прибыли, ребятки, — сказал водитель.

ГЛАВА 8 Живое-неживое

Как живописцы смешивают элементы разных художественных стилей, так и Потусторонние совмещают в себе черты различных существ или даже предметов.