Ходил о. Платон и к вышеупомянутому пустынножителю Онуфрию, который жил на высокой горе, расстоянием от скита как-бы на один час ходьбы. Келья его была на самой вершине горы, оттуда видны были на далеком расстоянии прекрасные пустынные места, горы, холмы и долины, — все покрытое великим лесом; а внизу под горою, где келья, источник воды беспрестанно текущей. Старец упражнялся в молитве, чтении, псалмопении и рукоделии. Беседами своими он подавал великое утешение и с усердием вопрошавшим его подробно говорил о страстях душевных и телесных, о страшной мысленной брани с бесами, об их засадах, нападениях и искушениях недомысленных. «И если бы, — говорил он, — не защищал людей Своих, по Своему человеколюбию, истинный Спаситель, и если бы не ратоборствовал за верных Своих Христос, то поистине не спасся бы ни один человек из святых, как ясно свидетельствует о сем Святейший Константинопольский Патриарх Каллист II. Также и еще говорил: «Но припадающему ко Христу Богу с верою и любовию, со смирением и слезами вскоре приходят душе неизреченные утешения, мир, радость о Господе и горячая любовь к Богу. Признаками же всего этого бывают обильно изливаемые от любви непрелестные слезы, самоукорение, и ненасытное благодарение Христу Богу. В этот час весь человек от любви к Богу становится нечувствителен к миру сему. Кто достиг сего хотя отчасти, тот знает, что я говорю правду».
Все это блаженный Онуфрий ясно высказывал от всей души жаждущему назидания о. Платону. От этой святой его беседы слушатель так разгорался сердцем и как огнем пылал Божественною любовию, имея великую ревность к подвигам духовным, что, укрываясь где-нибудь, падал ниц на землю, бия в перси свои и с горькими слезами молясь Христу Богу, прося Его помощи. И это было началом исполнения его обетов, данных Богу в детстве. Однако он не мог предать себя в послушание оным Богодухновенными отцам, ибо они жили не в пустыни, а в скитах. А он боялся жить в скиту, дабы не принудили его, как сказано выше, и против воли его принять страшное иго священства.
Только три года и немного более пробыл блаженный Платон в Валахии, с целью обучиться Молдаво-Валахскому языку, в особенности же, чтобы, видя благоприятное время, собрать от оных святых отцов духовный мед, от уст их истекавший. Насладившись им до сытости, он сохранил его в клети своего сердца и молчанием до времени запечатлел, дабы возмог впоследствии услаждать им души имевших присоединиться к нему, и насыщать их и к добродетелям возбуждать. Ибо он узнал от оных отцов, — что есть истинное послушание, от которого рождается истинное смирение и совершается умерщвление своей воли и рассуждения и всего, что в мире сем. А это есть начало и конец нескончаемый истинного монашеского делания. И что есть видение, и умное истинное безмолвие, и внимание молитвы, умом в сердце совершаемой, не только уразумел он, но отчасти наслаждался и действием Божественной силы ея, в сердце приснодвижущейся. Ибо не мог бы он претерпевать такую нищету и скорбь, и радоваться со благодарением во всяких искушениях и теснотах, и за все скорбное прославлять Бога, что сподобился неким образом быть подражателем своему Владыке Христу, ради нас обнищавшему, если бы сердце его от Божественной молитвы не было разжигаемо в любовь к Богу и ближнему. Любовь же Божия началась в нем еще в отрочестве от чтения книг, что было семенем Божественным, падшим, по слову Господню, на добрую землю, и впоследствии принесшим сторичные плоды Духа. Ибо там между оными скитскими подвижниками, посредством исполнения заповедей Божиих и упражнения в добродетелях нравственности, семя это, укрепляемое непрестанною умною молитвою, соделало в сердце его благоухание Христово; будучи же поливаемо многими слезами, при содействии Божием, возросло и процвело. Так о. Платон, укрепляясь Божественною умною рачительностью, преуспевал в благодати Христовой, которая и наполнила душу его совершенною любовию к Богу и ближнему и неизреченною радостию о Господе, и разжигала ее ревностью, как сказано, к подвигам духовным, подобно оленю, бегущему к источникам вод.
II. Пребывание старца Паисия на св. Афонской горе