Поучения, слова, устав и житие старца Паисия Величковского

Этими и подобными им весьма многими наставлениями старец Паисий издавна, как сказано, со слезами предохранял всех, малых и великих, молил и увещевал твердо и всею душою держаться тихого, мирного и любовного, по заповедям Христовым, жительства. И такое имел он дарование, что словами своими и самого унылого мог воздвигнуть к ревности, и печального утешить. А когда не мог иного, весьма смутившегося и скорбящего душею, умиротворять словами, такого уверяя, со слезами увещевал и утешал, говоря, что радуется Господь о его покаянии, и убеждал иметь твердую надежду на милосердие Христово; иного же наконец в потребностях утешал своею щедродательностию. А где было нужно, обличал, запрещал, умолял, отлучал и долготерпел. По многократном же повторении сих способов, если иной не исправлялся, такого удалял (из обители). И так, к одному только ожесточенному, самочинному и развратившемуся, с прещением гнева Божия, относился он строго-взыскательно, как об этом выше кратко сказано. Тут он являлся, как некий грозный судия, гневаясь на такового, пока не смирится и покается; и тогда утешал его, наставляя и вразумляя ко исправлению с любовию и со слезами. И никто не отходил от него не исцеленным.

О гневе же своем сам старец одному духовному брату, на вопрос его, ответил так: а что я с гневом укоряю вас, то дал бы Господь и вам иметь таковой гнев! Ибо я поставлен в необходимость противиться стремлениям каждого из вас; и пред иным показываться имеющим гнев, которого, по благодати Божией, я никогда не имею, а пред другим плакать, дабы тем и другим, или, как говорит апостол, десными и шуиими доставить вам пользу. Быть же рабом страсти гневной да не будет мне! Подобным образом и когда говорил что в нравоучение братиям, возбуждая в них любовь и дерзновение к нему, часто так беседовал: не хочу я, братие, чтобы кто меня боялся, как какого страшнаго властелина; но чтобы все любили меня, как и я люблю вас о Господе, как моих духовных чад.

Скажем и о рассуждении сего пастыря духовнаго. Такой установлен был в его братстве порядок, чтобы всякий духовный отец объяснял ему о всяком брате, которого сам не мог умиротворить, и о причине его смущения. Причины же скорбей приключались братиям, как человекам, таковые: друг другу прекословия, укоризны и досаждения, и подобное сему. И когда какой-либо брат, одержимый скорбью, входил к старцу в келлию, старец уже уразумевал, что у него на сердце; и вскоре, преподав ему благословение, сам, предваряя его, начинал беспрерывно беседовать к нему, не давая самому ему говорить; и сладчайшими и утешительными словами своими далеко отводил ум его от постигшей его скорби. Во время же своего беседования старец всматривался в лице онаго брата и замечал устроение его нрава, разум и послушание. И если брат был человек разумный, то старец имел обыкновение высказывать ему что-либо высокое, и затем приводил толкование онаго Богоносными отцами. К сему прилагал и еще нечто более высокое, и так удивлял и утешал его душу, что тот от радости духовной вменял все мирское — славу, радость и скорби в мерзость и мечту. Если же брат был простец, то речь свою к нему старец заимствовал или от обычных дел, или от святаго послушания, и своими дивными словами восхищал ум его от скорби, и этого опять так утешал, что он от радости духовной укорял и себя и приключившуюся ему скорбь. А потом брат, или тот или этот, войдя в себя, и ощутив свою душу исполненною мира и радости духовной, бывшие же смущение и скорби исчезнувшие как дым от ветра, уже ни о чем не вспоминая, но приняв от старца благословение, отходил в радости, благодаря Бога. О, Божественная мудрость и любовь сего блаженного отца! Призывал брата не с тем, чтобы укорить его или побранить, или подвергнуть запрещению, но дабы утешить его, и умиротворить душу его и сердце. А как и что можно сказать о его сладкоречии? Ибо все его духовные дети готовы были повседневно стоять пред ним неотступно, дабы наслаждаться зрением светлого его лица и сладкою его беседою. Потому и все братия, малые и великие проводили дни свои в глубоком мире, любви и радости духовной. До девятого часа (вечера) двери у старца никогда не затворялись. Ибо иные приходили к нему по причине телесных потребностей, а другие с нуждами душевными. И с одним старец плакал; а утешив его, с другим радовался, как будто и скорби никакой не имел. По душевному своему устроению старец был, как незлобивое дитя, по истине бесстрастный и святой муж. Никогда не видели его скорбевшим о чем-либо вещественном, хотя бы и важная какая случилась убыль. Тогда только он скорбел, когда видел какого-либо брата, в чем-либо преступающего заповедь Божию, особенно по произволению. Ибо и за одну малейшую заповедь Владыки Христа старец готов был душу свою положить и говорил: пусть все наше (приобретение) разорится, пусть погибнет и дело какое-нибудь; только бы соблюдены были нами заповеди Божии, и ради их души наши.