Поваренная книга волшебной академии

Мы вошли в небольшой зал, заставленный коробками. Вопреки моим ожиданиям, здесь совсем не пахло пылью и гнилью — просто прохлада с легкой жасминовой ноткой. Огонек Тао поплыл по проходу между коробками — мы двинулись следом, и Авенхви объяснял по пути:

— Тут раньше были комнатки для слуг, потом их переделали для студентов, которым нужна особая обстановка…

— Психически нестабильных, — перебила Кетти. — У них особая магия, и лучше им держаться в стороне от остальных.

— Хочешь сказать, возлюбленная Сомерсета была безумной? — уточнила я. На смуглом боку одного из ящиков красовалась выжженная руна, похожая на птичью лапку, и мне почудилось, что в ней вспыхнули искры, когда мы прошли мимо. Возможно, это был какой-то защитный знак.

— Да не была она его возлюбленной, — хмуро бросила Кетти. — Незачем повторять эти глупости.

Мы вышли к мутному окошку, за которым царил поздний осенний вечер — оно выходило в сад, и размытые очертания деревьев казались теми привидениями, которые хотели найти ребята.

Моя притихшая было тревога снова шевельнулась в груди. Что-то было не так, но я никак не могла понять, что. Тао положил книгу на подоконник, начал читать, бесшумно шевеля губами и водя пальцем по строчкам. Мы замерли, боясь пошевелиться.

Когда меня оторвало от пола и подбросило к потолку, то я даже не успела удивиться.

* * *

Джон

Я все-таки решил не открывать допросную. Моего кабинета было вполне достаточно для беседы. Не родился еще тот студент, который не дрожал бы, заходя сюда. Здесь все окутано той давящей властью, что невольно заставляет склонять голову, здесь смиряются даже самые невероятные гордецы — только я в детстве играл под столом отца и не задумывался о том, почему те, кто сюда входит, выглядят так, словно их обвиняют в преступлении.

Домовой принес мне чашку кофе с солью, и, сделав глоток, я вспомнил пончики. Да, Майя Морави настоящая мастерица, этого не отнять. Мне стало жаль ее — столько приключений за два дня вряд ли кто способен вынести с холодным сердцем. Однако она неплохо держалась — не ныла, не ревела, не впадала в истерику.

Одним словом, молодец. Хвалю за стойкость.

Вера Ханифут вошла в кабинет со сдержанным достоинством, за которым проглядывал страх. Она не понимала, зачем ее вызвали, и над ее головой я заметил едва различимые бледно-голубые искры: студентка прикидывала, что могло пойти не так.

— Добрый вечер, мирр ректор, — самым спокойным и дружелюбным тоном человека, который ни в чем не может быть виноват, сказала она. — Что-то случилось?

— Напомните, миррин Ханифут, почему вы остались в замке? — спросил я, не глядя ей в лицо и быстро скользя карандашом по бумаге: как показывал мой опыт, это выводит из себя сильнее всего.

— Мы выращиваем мандрагоры Дрейка и должны следить за горшками, — ответила Вера. — Комендант разрешила мне остаться на выходные.

— И в пятницу вечером вы уже были здесь?

— Да. После лекций я сходила домой за вещами и осталась ночевать в спальне второго курса, — едва заметная морщинка перерубила безмятежно гладкий девичий лоб. Вера не понимала, что не так.

Я отпил кофе из чашки. Надо было собраться с силами, чтобы посмотреть в самую глубину ее души — туда, куда забрался Чистильщик.

— Посмотрите на меня, миррин Ханифут, — приказал я и взглянул Вере в глаза. Она вздрогнула всем телом, сжалась, обхватив себя за плечи, и над ее головой поплыли огненные завитки. Я выхватил один и растер в пальцах, поморщившись от боли — Вера смотрела мне в лицо, и по ее щекам струились слезы.

Перед глазами мелькнул образ того, кто подбросил Вере яд для Майи, приказал нанести его на яблоко и подтолкнуть жертву в ловушку — крошечный, едва уловимый. Будь я хоть чуть-чуть послабее, ни за что не смог бы его выделить. Молодой мужчина, не старше тридцати — одет дорого и со вкусом, светлые волосы лежат в модном беспорядке, строгое бледное лицо принадлежит талантливому умнице, а не выскочке из грязи в князи. Я скопировал образ, выплеснул его из памяти Веры на бумагу и подумал, что где-то уже видел этот цепкий пристальный взгляд. Незнакомец смотрел так, словно хотел не просто уничтожить — в нем была очень глубокая и очень личная ненависть.

Освободившись, Вера отшатнулась к дверям, не удержалась и шлепнулась на ковер. Я вздохнул, вышел из-за стола — усадил ее в кресло, протянул стакан воды. Вера сделала несколько глотков, клацая зубами по краю и всхлипывая.

— На вас было оказано крайне серьезное воздействие, — медленно, чтобы она все поняла, произнес я и протянул ей листок с портретом. — Вам знаком этот человек?

Вера стерла слезы, взглянула на портрет и неопределенно пожала плечами. Именно этого я и ожидал: при таком глубоком воздействии память сама вычищает образ того, кто на нее повлиял.

— Нет, — она прерывисто вздохнула, шмыгнула носом. — А кто это? Что вообще случилось?

— Я полагаю, что это один из чистильщиков, знаете, кто они такие? — Вера испуганно кивнула, и я продолжал: — Он повлиял на вас — заставил остаться в академии, дал яд и приказал отравить Майю Морави.