Повелитель клонов

Эйдолон поднялся на ноги. Движение, которое должно было получиться неуклюжим, учитывая его габариты и вес, таковым в действительности не было. В нем сквозила неестественная грация, свидетельствовавшая о больших переменах в его анатомии. Фабий оглядел первого лорда-командующего и задался вопросом, сколько же в его оболочке сохранилось от воина, с которым он когда-то вступил в сговор.

— Ты здесь потому, что я этого хотел. Потому что мы хотели.

— Кто это «мы»? — Старший апотекарий театрально принялся озираться на фигуры в масках и балахонах. Большинство носило силовые латы; некоторые были похожи на людей одновременно и больше, и меньше, чем стоявшие рядом космодесантники Хаоса. Среди руин были установлены глушители датчиков, не позволяющие ему идентифицировать кого-либо по сигналам, идущим от доспехов.

— Бедный Касперос, конечно, говорил тебе о нас до того, как ты столь жестоко предал его, отдав на растерзание эльдарам, — произнес Эйдолон. Учитывая состояние его лица, было трудно сказать, улыбается он или нет, но Фабий подозревал, что, скорее всего, улыбается. — Касперос Тельмар был настоящим верным братом, в отличие от тебя, Фабий. И он заплатил непомерную цену за доверие к тебе — цену, которую большинство из нас заплатило в тот или иной момент.

— Так вот оно что. Это сборище обиженных и оскорбленных? Если так, то я крайне удивлен, что вас так мало, ведь наши братья всегда спешили обидеться на малейшее пренебрежение.

По рядам прокатилось бормотание, и Фабий задумался, скольким из присутствующих было известно, что он прибудет сюда. Многие не убирали рук с оружия, и он знал, что только авторитет Эйдолона мешает некоторым из них напасть на него.

Первый лорд-командующий усмехнулся, и воздух загудел от статики.

— Нет, членство в нашем обществе эксклюзивнее. Мы — остатки некогда гордого легиона. Магистры и командующие уникальной армии, разбившейся о рифы твоей спеси. Мы — конклав Феникса, и мы восстали из пепла после пожара, который ты разжег, лейтенант-командующий Фабий.

Снова послышался недовольный гомон толпы, низкий и равномерный гул. Байл нахмурился. Все взгляды были прикованы к нему одному, и он чувствовал, как они буквально пышут жаром презрения.

— Это всего-навсего очередное звание в шаткой пирамиде титулов и прозвищ. Оно ничего не значит для меня.

— А должно бы, — ответил Эйдолон. — И скоро так оно и будет. Мы поднимаемся, как Феникс, и расправляем крылья над Оком и всем, что в нем есть. Мы видим и понимаем наше место в этой Галактике с полной ясностью.

— Да неужели? Я вот не наблюдаю тут никакой ясности. Только спутанность сознания, как у детей малых, и ритуальность. — Фабий взмахнул Пыткой, обводя таинственные фигуры вокруг себя. — Просвети меня, Эйдолон. Скажи мне, зачем я здесь. Не присоединиться же вы меня позвали, в самом деле.

Лорд-командующий положил свой молот на землю.

— Истинно так. Наш отец Фулгрим спит, и во сне он отправил ко мне посланницу. Милое создание, в прелестном танце передавшее мне письмо от нашего примарха.

Фабий напрягся.

— Как ее звали? — спросил он, думая о том, что Игори рассказала ему ранее о своих снах. Неужто это была еще одна игра Мелюзины? Или нечто куда более зловещее?

Эйдолон улыбнулся и опустился на корточки на краю постамента, опираясь на рукоятку молота.

— Не знаю. Но она сказала мне собрать тех, кто по-прежнему тверд в своих убеждениях. Тех, в ком до сих пор горит огонь, в ком кипит страсть. Тех, кто продолжает поиски совершенства.

— И это все, кого ты смог найти? Несколько десятков старых друзей? — Старший апотекарий делано рассмеялся. Эйдолон врал. Но зачем и о чем? На время Фабий заставил себя забыть об этих вопросах. — Неудивительно, что притащить меня ты послал Флавия, раз уж у тебя так негусто.

— Однажды Фулгрим покорил мир всего с шестерыми из нас, — вмешался Алкеникс. — Представь, на что способна целая сотня. Даже если сотый в ней — ты.

— С семерыми. — Фабий метнул на него взгляд. — И тут я готов поспорить. Эйдолон не Фулгрим, да и я не горю желанием быть солдатом.

Он огляделся вокруг.

— Совершенство. Ты говоришь это слово так, слово оно значит для тебя что-то кроме ублажения пороков. — Фабий посмотрел на Эйдолона. — Какого рода совершенства ты ищешь?

— Единственно важного. Энтропия — естественное состояние Вселенной, и мы едины с ней, мы следуем за ней к ее высочайшему выражению. Каждым излишеством мы ломаем оковы, не дающие тому, что есть, стать тем, что может быть, преграды между несовершенным и совершенным. Каждым восхитительным ощущением мы бросаем дрова в костер воскрешения феникса. Рождение, смерть и перерождение — такова природа Вселенной. — Эйдолон окинул взглядом собравшихся, и его вульгарное лицо скривилось в кривой усмешке. — Мы — искры очищающего огня времени, братья, мы — всепоглощающее пламя. И лишь в этом огне можно найти совершенство.