Повелитель кошек

Приток реки оказался скорее мелкой протокой, заросшей камышом и прочей водяной растительностью. Я перешел его без всяких проблем, нащупывая дорогу посохом, даже ног не замочил. Островок, на который я пробрался, представлял собой огромную скалу, в разломах которой росли кусты и странные кривые деревья. На вершине скалы темнели большие острые глыбы, которые будто кто-то намеренно поставил торчком — я так понимаю, они то и дали название урочищу. Оглядевшись, я разжег фонарь и начал обследовать берег в поисках входа.

Он располагался между двух высоких скал и был обозначен древней полуразрушенной аркой из белого похожего на мрамор камня, некогда имевшей форму вытянутого вимперга — теперь от арки остались только два полуразрушенных столба, вокруг которых валялись обломки самой арки. Архитектура была необычная, на обломках я видел остатки искусной резьбы, не до конца стертой временем и непогодой. Ничего подобного я в этом мире прежде не видел. Миновав арку, я углубился в узкий проход между скалами, который закончился входом в пещеру. Проблем со спуском в нее не возникло — тут была лестница, облицованная все тем же белым камнем.

Пещера оказалась любопытным местом. Некогда тут было какое-то святилище. Я оказался в низком сводчатом зале с толстыми витыми колоннами, расположенными в шахматном порядке. Поверхность колонн покрывал затейливый узор, нечто вроде стилизованного изображения переплетенных ветвей и листьев. В дальнем конце зала располагался родник, вода из которого стекала в неглубокий овальный бассейн. Все здесь густо заросло ползучими растениями и мхом и выглядело очень живописно — просто идеальный японский садик-ками. Когда я подошел к бассейну, то почувствовал слабый и странно знакомый мне запах. Его распространяли высокие кусты с мягкими перистыми листьями буро-лилового цвета, росшие справа и слева от бассейна. Раньше я никогда не видел таких растений, ни в своем, ни в этом мире, и внезапно понял, что это они и есть, купины ши.

Для начала я собрал кору, которую сначала принял за серебристую паутину, облепившую стебли кустарника. Кора на ощупь напоминала гигроскопичную вату и легко сминалась в липкие пружинящие шарики. Скатав с полдюжины таких шариков, я занялся сбором корней.

— А если это не то, что мне нужно, — пробормотал я, ковыряя лопаткой влажный грунт, — соберем все, что тут растет. Всякой твари по паре. Пусть торговец сам разбирается.

Копнув еще раз лопаткой, я обнажил корни одного из кустов. Странно, но мне показалось, что они шевелятся. Тряхнув головой, я потянул корешок и приготовился срезать его кинжалом, и в этот момент меня накрыла волна того самого запаха, который я почувствовал прежде. Теперь я больше не сомневался, что когда-то давно ощущал его — уж слишком необычным был запах странного кустарника. Будто кто-то смешал дорогие французские духи «Герлен» с корицей, пажитником, мускатным орехом и горелым сахаром. Такой запах невозможно забыть и его нельзя перепутать. Но где…

* * *

У меня высокая температура. Мама полчаса назад мерила ее градусником. Наверное, заставит меня снова пить эти горькие таблетки.

В комнате выключен свет, потому что у меня болят глаза. Горит только ночник у моей кровати. В его свете я вижу мои книги и игрушки, расставленные на полке. Мягкие зайцы и медведи смотрят на меня желтыми стеклянными глазами, ярко поблескивает красная пожарная машина, которую я еще недавно так хотел заполучить. Теперь мне что-то не хочется с ней играть.

Кожа на лице будто вздулась, тело горит. Шевелиться не хочется, всякий раз, когда я делаю движение, меня бросает в дрожь. Когда мама положила мне руку на лоб, меня будто в ледяную воду кинули. Горло дерет, нос не дышит. Ненавижу болеть!

Мои друзья сейчас на катке. Катаются, играют в хоккей, валяют друг друга в сугробах. А я лежу. Плохо, когда ты болен.

Наверное, я ненадолго засыпаю. Сон тяжелый, болезненный, жаркий. А потом в мое болезненное полузабытье входят голоса. Даже своим насмерть заложенным носом я чувствую запах холода и табака. И я ощущаю такую радость, что сразу забываю о высокой температуре, воспаленном горле и прочих радостях фолликулярной ангины.

— Ты что, мужик? — Это папа. Он наконец-то приехал. Мама стоит рядом с ним. — Расхворался никак?

— Простудился, — хриплю я. Хочу встать, но волна озноба продирает меня так, что я начинаю дрожать.

— Лежи, лежи, — отец подмигивает мне. — Чем тебя мамка лечит?

— Таблетками, горькими…

— Да? А у меня есть для тебя лекарство.

— Какое… лекарство?

— Помнишь, ты хоккейный шлем просил? — Отец показывает мне отличный белоснежный хоккейный шлем, точно такой же, как у взрослых хоккеистов, кладет его на мою грудь. — Теперь шишек не набьешь. Это первое лекарство.

— Спасибо…

— Мать, чайник горячий? — спрашивает папа.

— Только перед твоим приходом вскипел. Хочешь, еще…

— Да, пойдем на кухню. Ты тут полежи пока, — отец щелкает меня пальцем по носу. — Мы сейчас вернемся.