— Не правда ли, — говорил Фарадей Дэви, — дым не всюду одинаков? Видите: из главного отверстия дым идет густой, желтоватого цвета, с сильным запахом серы. А из маленьких расщелин поднимается белый дым, который быстро рассеивается и не имеет такого запаха.
— В этом белом дыме много пара, — отвечал Дэви. — Вся влага, которая содержится в почве горы, испаряется от высокой температуры и ищет себе выхода. Интересно бы посмотреть, что здесь делается после дождя.
Пора было возвращаться.
…И еще два раза поднимался Майкл на вершину огнедышащей горы. Вместе с сэром Дэви он осматривал раскопки древнего города Помпеи, засыпанного пеплом во время извержения семнадцать с половиной веков назад, брал образцы лавы прошлогоднего извержения, когда огненный поток устремился на Неаполь и неожиданно свернул в сторону. На всю жизнь запомнил Майкл это чудо природы: огнедышащий кратер извергает фонтан раскаленных докрасна камней так, что земля содрогается под ногами.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
Охотников было четверо. Трое из них могли поспорить друг с другом почетностью своего общественного положения. Один — член правительства Женевской республики, физик и врач, профессор Шарль Делярив. Другой — известный натуралист, профессор минералогии и геологии Женевской академии, член Лондонского королевского общества, Николай-Теодор Соссюр. Третий — знаменитый английский химик Гемфри Дэви. Четвертым, был тринадцатилетний мальчик Огюст, сын профессора Делярива, впоследствии тоже знаменитый химик.
Пятым членом этого высокого общества оказался Майкл Фарадей, который принимал в охоте только косвенное участие: он носил ружье сэра Дэви, когда тот не стрелял, и ягдташ.
Голубое озеро с необыкновенно прозрачной водой было окружено отлогими холмами, которые кое-где неожиданно обрывались в воду отвесными скалами. Из-за ближних гор поднимали свои ослепительные снежные головы высочайшие швейцарские вершины, над которыми царил Монблан.
Стоял теплый август 1814 года. Уже больше месяца путешественники жили в красивой и гостеприимной Женеве. Дэви часто встречался с Деляривом, Фарадей же видел Делярива только издали, во время осмотра естественно-исторического музея и ботанического сада. Теперь, на охоте, ни одному из профессоров не вздумалось заговорить с молодым человеком: все принимали его за слугу. Но когда охота уже кончалась, Дэви заинтересовался геологическими обнажениями на склоне ближнего холма и пошел с Соссюром рассмотреть их, а Фарадей остался при их ружьях и убитой дичи. Делярив сел отдохнуть здесь же, на камне, нагретом солнцем; его сын бросал гальку в озеро.
— Нравятся ли вам горы, молодой человек? — снисходительно спросил по-английски профессор Майкла.
— Очень нравятся, сэр! — живо отозвался Майкл. — У нас в Англии нет таких высоких гор. Я думал сейчас о том, что вы здесь живете ближе к природе, чем мы, и вам, вероятно, легче ее изучать.
— Вот как! — удивился Делярив. — Вы интересуетесь изучением природы?
— Я нахожу в этом самое большое удовольствие. Когда я увидел впервые гранит, известняк и другие горные породы в том виде, как их расположила благодетельная рука природы, это произвело настоящий переворот в моих понятиях.
— Так вы хорошо знакомы с минералогией? — спросил Делярив, подумав при этом: «Верно, этот молодой человек был сторожем в каком-нибудь музее натуральной истории».
— Нет я занимаюсь больше химией, — отвечал Фарадей, — но меня интересуют все отрасли естествознания.
— Что же вы читали по химии?
Майкл назвал несколько ученых трудов, а кстати вспомнил и про мадам Марсэ. Оказалось, что Делярив хорошо знает доктора Марсэ и его жену и считает их своими друзьями. Это обстоятельство еще более оживило беседу.
Неожиданно для самого себя Майкл рассказал ученому собеседнику о своих самостоятельных опытах, про которые не знал даже Дэви: еще во Франции, а потом в Неаполе Майкл занимался изучением светляков, стараясь установить, отчего происходит их свечение. Он тщательно анатомировал этих насекомых, выделял их светящийся орган и производил с ним самые разнообразные опыты. Здесь, в Женеве, он продолжал эти занятия несколько вечеров подряд.
Делярив удивлялся все больше и больше. Уже двадцать лет профессор читал лекции студентам, однако он редко встречал столь серьезную вдумчивость и наблюдательность даже у лучших из своих учеников.
— Простите меня, — сказал Делярив, — мне бы хотелось знать не из любопытства, а из участия к вам: при ваших способностях и интересе к научной работе что заставило вас занять то положение, в каком вы находитесь у сэра Гемфри Дэви?