Повелитель мух

В полдень происходили странные вещи. Искрящееся море вздувалось и совершенно немыслимо расслаивалось полосами: коралловый риф вместе с несколькими чахлыми пальмами, которые цеплялись за его возвышенные участки, всплывал в небо, дрожал, рвался, словно бумажная лента, и растекался, как дождевые капли на проводах, или множился, будто обставленный нечетным набором зеркал. Иногда земля вдруг вырисовывалась там, где ее не было, и на глазах у ребят исчезала, как мыльный пузырь. Во всем этом Хрюшка научно опознал мираж; и поскольку никто не мог вплавь добраться до рифа через лагуну, где днем и ночью шныряли зубастые акулы, ребята постепенно привыкли к этим мистериям и перестали замечать их, как не замечали сверхъестественно пульсирующих звезд. В полдень видения погружались в глубину неба, и солнце глядело оттуда, как разгневанный глаз. Затем, к концу дня, мираж оседал; и по мере того, как клонилось солнце, все отчетливее проступала синяя линия горизонта. Это была еще одна пора относительной прохлады, омраченная, однако, близостью ночи. Сразу же после захода солнца на остров, как из огнетушителя, выливалась темнота, и на берегу, под далекими звездами, хижины наполнялись тревожной жизнью.

По ночам малышей терзали жуткие кошмары, и от страха они сбивались в кучу. Днем, как ни были заняты они поисками пищи, у них все же находилось время для игр, бесцельных и примитивных, среди белых песков у яркой воды. О своих матерях малыши плакали гораздо реже, чем того можно было ожидать; тела их стали коричневыми и до омерзения грязными. Зову раковины они повиновались и потому, что в нее трубил Ральф — он достаточно взрослый, чтобы через него поддерживать связь с авторитетным миром «взрослых», — и еще потому, что сами собрания казались им веселым развлечением.

На берегу, возле устья маленькой речки, они понастроили из песка замки. Высотой около фута, замки эти были украшены ракушками, засохшими цветами и затейливыми камушками. Вокруг замков был целый комплекс сооружений, в которых, если нагнуться и посмотреть сбоку, можно было угадать стены, шоссе, железные дороги и даже пограничные столбы. Малыши играли здесь если и не вполне счастливо, то по меньшей мере увлеченно.

И на этот раз здесь играли три малыша, самым большим из которых был Генри. Малыш с лиловым родимым пятном во всю щеку — тот самый, что пропал во время пожара, — приходился ему дальним родственником, но Генри был еще слишком мал, чтобы понимать все это; и если бы ему сказали, что тот, другой малыш улетел домой на самолете, он бы воспринял такое утверждение спокойно и доверчиво.

В сегодняшней игре верховодил Генри, потому что двое других — Персиваль и Джонни — были самыми маленькими на острове. Персиваль, серенький, похожий на мышь мальчик, не показался бы красивым и родной матери. Русоволосый крепыш Джонни был задирой от природы. Но сейчас он подчинялся, потому что ему было интересно, и все трое, сидя на коленях, мирно играли.

Из леса вышли Морис и Роджер. Они отдежурили свое у костра и пришли искупаться. Роджер шагал по песочным замкам, нарочно наступая на них, засыпая цветы и расшвыривая старательно отобранные камушки. Те сооружения, вокруг которых шла игра сейчас, по счастью, не попались им под ноги, и поэтому ни Генри, ни Джонни не запротестовали. Лишь Персиваль, которому песком запорошило глаза, захныкал, и Морис поспешил прочь. В той, другой, жизни его как-то наказали за то, что он засыпал глаза какому-то малышу. И хотя сейчас ему не грозила тяжелая рука родителей, он все же почувствовал себя неловко. Где-то в глубине сознания у него шевельнулось желание извиниться. Он что-то пробормотал про купание и побежал.

Роджер задержался и стал следить за малышами. Он не сделался заметно смуглее с тех пор, как оказался на острове, но черные космы его волос, уже спадавшие на шею и закрывшие лоб, казались под стать этому мрачному лицу и изменили его выражение: прежде замкнутое и настороженное, лицо это стало каким-то зловещим. Выплакав песок, Персиваль перестал скулить и вернулся к игре. Джонни следил за ним своими фарфорово-голубыми глазами, затем принялся швырять в него песок, пока Персиваль снова не заплакал.

Когда Генри, которому надоело играть, побрел вдоль пляжа, Роджер пошел следом, держась под пальмами. Генри шагал посреди пляжа, ничуть не беспокоясь о том, чтобы укрыться от солнца. Затем он подошел к воде и чем-то занялся у самой ее кромки. Был прилив, могучий тихоокеанский прилив, и каждые несколько секунд относительно спокойная вода в лагуне поднималась на дюйм. Крохотные прозрачные существа, обитавшие в этой последней складке моря, продвигались вместе с водой над раскаленным песком. Неразличимыми органами чувств они дотошно исследовали каждый клочок своей нивы. Как терка с мириадами крохотных зазубрин, они протирали песок и очищали его от праха биологической жизни.