Повелитель мух

Вопреки их предположениям Саймона не было среди купавшихся. Когда Ральф и Джек побежали к берегу, чтобы оттуда взглянуть на вершину, он было пошел за ними, но остановился. Он постоял, нахмурясь, перед горкой песка на пляже, где кто-то пытался построить себе домик. Затем он решительно повернулся и с деловым видом направился в лес. У этого худенького мальчика был острый подбородок и такие яркие глаза, что Ральф, обманутый ими, считал Саймона неутомимым весельчаком и проказником. Длинные космы жестких волос почти совсем прикрыли его низкий и широкий лоб. Шорты Саймона превратились в лохмотья; как Джек, он ходил босиком. И до этого смуглый, теперь он покрылся черно-коричневым загаром, лоснившимся от пота. Некоторое время он шел по просеке, затем, пройдя мимо высокой скалы, на которую забирался Ральф в первое утро, свернул направо в заросли. Он привычно шагал среди плодовых деревьев, где за пищей, хоть и несытной, нужно было лишь руку протянуть. На деревьях были сразу и цветы и плоды, всюду проникал густой аромат спелости и стоял могучий гул несметных полчищ пчел. Здесь Саймона настигли собиравшие плоды малыши. Перебивая друг друга, они невразумительно кричали и тянули его к деревьям. В лучах вечернего солнца среди пчелиного гула он отыскивал плоды, до которых малышам было не дотянуться, срывал самые лучшие и, не глядя, передавал их вниз в снова и снова протягиваемые руки. Оделив всех, он перевел дух и оглянулся. Малыши прижимали к груди плоды и следили за ним с каким-то загадочным выражением на лицах.

Саймон отвернулся и пошел по едва приметной тропинке. Вскоре вокруг сомкнулись густые заросли. Неожиданные здесь бледные цветы покрывали длинные стволы до темного полога. Внизу было тоже темно, и лианы свисали к земле, словно канаты на затонувшем корабле.

Потом стало светлее. Лианам уже не нужно было так высоко тянуться за светом, и они сплелись огромной циновкой, завесившей опушку; здесь гранит выходил почти к самой поверхности земли и давал расти лишь маленьким кустикам и папоротнику. Опушка была кругом обнесена стеной душистого темно-зеленого кустарника, и внутри ограды, как в чаше, разлилась жара и плескался солнечный свет. Рухнувшее дерево-гигант, захватив край опушки, легло кроной на еще стоявшие деревья, и на нем, до самой его вершины, проворный плющ будто напоказ развесил красные и желтые побеги.

Саймон остановился. Как и Джек, он искоса глянул через плечо — нет ли кого за спиной — и быстро посмотрел вокруг, чтобы убедиться, что он абсолютно один.

Несколько мгновений он шел крадучись. Затем нагнулся и заполз в самую гущу лиан. Он оказался в природном шалашике, отгороженном от опушки просвечивающим пологом листвы. Он сел на корточки, раздвинул листья и окинул опушку взглядом. Ничто не двигалось, только две яркие, пестрые бабочки плясали одна вокруг другой в горячем воздухе. Затаив дыхание, Саймон прислушался. На остров надвигался вечер; крики ярких фантастических птиц, пчелиный гул и даже стенания чаек, слетавшихся к своим гнездам на скалах, стали тише. Вдали от берега дробившиеся на рифе океанские валы создавали слабый фон, почти неслышный, как стук собственного сердца.

Саймон отпустил листья. Стрелы медовых лучей солнца уже не касались земли; они скользили над кустами, задевая зеленые бутоны-свечки, подбирались к темной крыше листвы, а внизу под деревьями сгущалась тьма. С угасанием света тускнели буйные краски, и знойная жара сменялась прохладой. Похожие на свечки бутоны зашевелились. Их зеленые створки чуть раздались, и белые кончики цветов нежно потянулись вверх, навстречу свежему воздуху.

Солнечный свет покинул опушку и быстро сходил с неба. Разливалась темнота, затопляя проходы между деревьями, и все становилось расплывчатым и странным, как на морском дне. Бутоны-свечки распахнулись большими цветами, и они замерцали в свете первых звезд, пронизавшем лиственный полог. Пряный запах цветов растекался волнами и вступал во владение островом.

Глава 4. Раскрашенные лица и длинные волосы

Веселое утро с его ярким солнцем, упоительным морем и сладостным воздухом было временем беззаботных игр, и жизнь казалось такой полной, что мальчики забывали на время о своих тревогах и надеждах на спасение. Ближе к полудню, когда потоки света падали почти отвесно, четкие утренние краски разглаживались в жемчуг и опал, а жара — будто солнце с высотой набирало силу — становилась разящей, как удар, и мальчики, увертываясь от него, мчались к деревьям и, подремывая, лежали в тени.