Повелитель Песков

— Мне кажется, что я понимаю, на что Вы намекаете, Эллирия. Никто не должен никого обижать, верно?

— Абсолютно, Алексис.

— Эллирия… я Вам уже говорил, что меньше всего на свете мне бы хотелось причинить боль Вашей дочери.

— Я знаю это, но я хочу, чтобы ты определился, и в первую очередь сам в себе! Ты смелый и добрый, Алексис, но…

— Эллирия, — прервал я ее, — я понимаю Ваше беспокойство за дочь. Послушайте пожалуйста. Возможно, что наши чувства вспыхнули неожиданно и поспешно, и наши отношения кажутся поспешными, но поверьте мне, самое главное — они настоящие. Не важно, сколько времени уйдет на то, чтобы человек понял, что кого-то любит — жизнь, годы или миг. Важно то, что он понял. Важно то, что он заставил открыть свое сердце и готов отдать свою жизнь за эту любовь, что его переполняет. Я расцвел, Эллирия! После всех сложностей, что со мной случались я вновь расцвел. И я чувствую от Аники такое же тепло, что и я излучаю к ней. Сегодня я сказал Кире, что моя любовь к ее сестре может ей не нравится, но она есть и будет. Тоже самое я могу сказать и Вам. Я люблю Вашу дочь. — тихо закончил я.

— Что же… — уходя в минутную задумчивость, ответила Эллирия, — значит так тому и быть. Нет ничего важнее в мире, кроме любви, с подвигающей на волшебство. Уже поздно, Алексис, пойдем домой.

И мы неспешно направились к нашим шатрам. По дороге к деревне я не встретил ни Аники, ни Киры. Казалось, что после захода солнца жители деревни поспешили попрятаться в свои шатры, будто чего-то опасаясь. Мы шли по песку, теплому и приятному, утопая в его нежных объятиях по щиколотки босых ног. С моря дул легкий теплый ветерок, раскачивая огромные листья Тенериса. Я вспомнил про Антона, и повинуясь скорее внезапно рожденной мысли, нежели желанию, направился вместе с Эллирией к ее шатру. Пройдя тропинку, ведущую к моему дому, она подняла на меня вопросительный взгляд.

— Ты не идешь домой? — удивленно спросила она?

— Я бы хотел поговорить с Тенерисом. Насколько я понял, вход в его храм лишь у тебя в шатре?

— Да.

— Тогда, если ты позволишь, я воспользуюсь твоим шатром, — с легкой улыбкой ответил я на удивленный и заинтересованный взгляд Эллирии.

— Всегда пожалуйста, Повелитель, — ответила она и продолжила гордо шествовать рядом со мной.

Спустя несколько минут мы подошли к ее шатру, как и прежде охраняющимся атлетами, которые уже привычно начали опускаться на колени, но при виде меня остановились. Такая их реакция заставила остановиться и Эллирию, после чего она вопросительно посмотрела на меня. А тем временем атлеты, уже полностью встав на ноги свели свои ладони вместе, после чего склонили головы в легком поклоне, на что я ответил теми же движениями. Недоуменная Эллирия переводила взгляд с меня на охрану и обратно, пока все-таки не спросила у меня, в чем дело.

— Будучи сегодняшним утром в добром расположении духа, я решил несколько изменить приветствие Повелителя на такое, что Вы только что видели, — чуть извиняющимся тоном ответил я. — Ну надоело мне, что при виде меня все падают на колени! Ну не могу я привыкнуть к такому вниманию к своей скромной персоне!

Совершенно неожиданно Эллирия улыбнулась, после чего повернулась к своим охранникам, и склонила голову в легком поклоне, сложив свои ладони перед собой. Сказать, что я был удивлен, значит не сказать ничего. Ошеломленные охранники стояли с раскрытыми ртами, пока мы не проследовали в шатер Эллирии.

— Что ты задумал? — удивленно спросила Эллирия, перегородив мне дорогу к лестнице.

— Ничего плохого, Провидица. — загадочно улыбнувшись, ответил я.

Часть II. Сказания и легенды

Влюбленность… ну что может быть приятней этого возвышенного чувства? И именно не любовь, с ее уже определившимися чувствами страха, ответственности за любимого, а влюбленность. В таком состоянии мир на полную мощность накручивает регулятор резкости и контрастности, что даже самые еле теплые цвета и краски заливают твое сердце умиротворенностью и слепят твои блестящие от слез радости глаза. В таком состоянии пишутся самые нежные, самые лирические стихи, врезающиеся в память автора на всю оставшуюся жизнь, даже если он перестал быть влюбленным.

Мы с Антоном лежали в огромном бассейне с теплой водой, который он уменьшительно называл ванной. Выйдя из парилки, которая к моему, уже не столь яркому изумлению, у него также присутствовала, мы опустились в бассейн и медленно попивали пиво непонятного для меня происхождения, но безумно вкусного.

— Ну и что ты думаешь делать? — спросил он меня после того, как я в красках пересказал ему часть того, что творилось у меня на душе.

— Еще пока не знаю, — задумчиво ответил я, делая очередной глоток, — Наверное, пока просто жить и получать удовольствие. Я не хочу в чем-либо определяться, клясться друг другу в верности до последнего вздоха и заниматься прочей чушью. Пусть все идет так, как идет.

— О, брат, как тебя зацепило! — в очередной раз удивился Антон, допивая свою бутылку и бросая ее в воду.