Точно по Библии - верить и двигать мир,Острые горы, хребты ледяного зверя.Истина эта затёрта уже до дыр,Сверим часы: двадцать с лишним столетий веримВ розы, шипы, плащаницы, посты, грехи...Вычеркнув в списке одно лишь святое имя -Той, для которой сходишь живым с горы,Той, для которой ты Бог, наравне с другими.С теми, кому ты молился один в саду,/выпита чаша и горькое стало сладким/.Верили слепо в тебя, ты в неё одну,Имя её повторяя в бреду, украдкой.Я повторил за тобой - и открылась дверь,Стало вином то, что было вчера водою.Горы сместились, вышел на битву зверь,Тот, уронивший ключ Магдалины в море.Снежный Рыцарь
Давно не спала я так крепко и сладостно, обо всем на свете позабыв, ни жара, ни боли своей не чувствуя, что и просыпаться не хотелось. Так бы и нежилась долго-долго, если бы голоса не услышала.
Голоса знакомые уже, да только не в своей голове, как они обычно звучали, а наяву.
Тихо, приглушенно и ласково говорили они между собой, словно боясь меня разбудить.
- Ох и хитрец братец наш! Как же сделал он так, что человечка касаться его может? Ведь никому это не дано, мне даже, брату его кровному! Сколько часов сижу и жду, когда же она окаменеет или в лед превратиться, а она на глазах только все краше становится!
- Сердце зимы на ней, - отвечал ему голос второй, милый сердцу моему. Тот, что словно река течет, слух лаская.
- Так ведь и к камню никто прикасаться не смеет, сам знаешь. Смерть это для всего живого то!
Они замолчали на какое время, когда первый голос вдруг вздохнул:
- Вижу, что и сам он полюбил человечку…да как он ее к себе заберет-то? Она ж живая. А коли убьет ее, так она ко мне попадет, душа чистая у нее, грехами не тронутая.
- Брат знает, что делает.
- С собой мне брать ее к камню алтарному?
- Бери, как силой поменяетесь, там видно будет, что дальше делать будем. Одно знаю, что здесь он ее не оставит, все равно с собой заберет.
Снова замолчали они, пока в душе хмурилась я, понимая, что про меня и Повелителя они говорят, но что именно не понимая. Слова страшными какими-то были, словно преграды между нами появились откуда-то, о которых я не ведала, а Повелитель скрывал.
- Как же повезу я ее, коли касаться ее не могу, как и брата своего, а она горит со мною рядом? – тяжело вздохнул голос снова, а перед глазами моими образ Повелителя второго. Того, что точная копия любимого моего, только с волосами серебряными, да глазами зелеными.
- Аспида зови, пусть Вихря принесет он, - рядом вода булькнула, и я глаза открыла, слыша голос Дуная и испугавшись вдруг слов его, лишь сейчас понимая, что хорошо мне спалось так, оттого что вся в воде я, окутанная водами брата младшего Повелителей двух, словно в колыбели раскачиваюсь на волнах, и нет на мне больше ожогов страшных и ран горелых, и боли нет, а в земле словно кадушка большая вырыта, водой наполненная, где и спала я, словно младенец в руках матери.
Села в воде осторожно, на двух мужчин прекрасных глядя и не в силах сказать что-нибудь, когда оба они обернулись на меня, вдруг улыбнувшись.
Не люди ведь! Никогда людьми не были и не будут! Боги! А сидят оба на траве зеленой в простых рубашках льняных, босоногие и только один ногами в воде плещется, да мне подмигивает.
Никогда Дуная в человеческом обличии до этого не видела я, и теперь поняла, что если бы до этого увидела, сразу поняла бы, что не человек он – прекрасный слишком!
Волосы золотые копной непослушной, оттого что в воде они постоянно, а глаза синие-синие, как василёчки в поле, и чертами лица красивого на братьев старших похож, только мягче они, оттого и кажутся добрее.
- Проснулась, сестрица Даринушка, невестушка наша, - улыбнулся Дунай красиво и ласково, в воду прыгая всем телом и рубашку с себя стягивая, - Надо к брату спешить, сказать, что все в порядке с тобой и увидитесь скоро.
Я и рта раскрыть не успела, как под воду ушел Дунай, словно в ней весь растворяясь и оставляя меня с Повелителем вторым, который меня рассматривал с интересом большим, но без злобы, рассмеявшись вдруг, но ко мне не приближаясь, так и сидел у воды, что нас речкой глубокой теперь разделяла двумя берегами:
- Давай познакомимся что ли, красавица братова? Ты меня не бойся, я тебе вреда не причиню, вижу что особенная ты, и брат к тебе всей душой своей темной прикипел.
- Как Повелитель мой снежный? – выдохнула я, понимая что раз брат рядом, то он находиться здесь не может, гореть будет и боль страшную испытывать любимый мой.
- В порядке. В себя уже пришел, ждет, когда мы с тобой к месту заветному приедем. Мара ты значит?
- Дарина, - осторожно я поправила, а он улыбается и головой машет:
- Для людей ты Дарина, а сердце твое зимнее, поэтому Мара в мире нашем ты.
Я лишь заморгала, что и сказать не зная. Не важно кто и как меня называл, важно лишь, что Повелитель мой снежный меня любил и не покинул, а там хоть Мара, что Морана.
Смотрел на меня Повелитель второй пристально и весело даже как-то, выдохнув вдруг:
- А я Светлобог. Брат ненаглядного твоего Темнобога.
- Бабушка говорила, что нельзя имена ваши вслух произносить.