Повелитель снежный

Чтобы вдыхать в себя ароматом, голову кружащим!

Чтобы под кожу свою вогнать и от мира всего спрятаться, от слез и боли человеческой!

Из последних сил держался я, миллионы лет томления этого не знающий, когда кинулась она ко мне доверчиво, прижимаясь крепко-крепко и ручками своими тонкими стан мой овивая, не понимая с жадностью какой руками в волосах ее терялся я, чтобы к себе еще больше привлечь и не отпускать больше никогда.

Все к свадьбе нашей скорой уже готово было, считанные часы остались, да только они мне вечностью казались черной, когда целовал глаза ее прикрытые, ресницы длинные и мокрые от слез соленых, шепча ей:

- Не хотел я, чтобы ты увидела это все так скоро, любимая, да только заведено так у нас. Лишь когда последняя капля крови из тела вытечет, то силушка наша на убыль пойдет, а иначе как одному править, не боясь, что брат вмешается в дела его? Веками кровь наша от камня и земли в тело возвращается к тому времени, когда один из нас землю обходит и сюда возвращается. Но убить друг друга не можем мы, ибо без света и тьмы нет.

А она все всхлипывает и головой качает, что понимает это все, да только жаль ей брата моего раненного, что в земле сырой и темное место мое занял, дорогу зиме теперь уступая и сном тяжелым засыпая.

- Разве не сжигаете вы чучело зимнее на масленицу, дорогу весне освобождая? - гладил ее ладонями по личику прохладному и бледному, целуя в щеки белые, когда кивала моя любимая, успокаиваясь постепенно, - Разве не топите куклу соломенную в воде на Сайман? Знали раньше люди о том, что не будет гармонии, ежели вся сила наша равной будет.

Много веков назад сами мы посчитали, что сможем мирно существовать на земле одной, да только слишком горды оказались и воинственны. Чуть землю всю не разрушили, заморозив обитателей в период ледниковый. Тогда и решили, что не может быть сила наша равной на все времена.

- Жив Светлобог, и всегда жить будет, пока мир этот жив, - улыбался я, к себе ее прижимая и показывая на камень алтарный, где из расщелины на самом верху стебелек пробился хрупкий, первый листик зеленый разворачивая, - К тому времени, как вернусь я сюда, дуб здесь будет огромный, камень собой укрывающий. Не плачь, любимая.

А она сквозь слезы улыбается, глаза ладошками вытирая и глядя на меня глазами своими блестящими, что зачаровывают, всю душу прожигают мне взглядом своим прекрасным и открытым, где любовь ее плещется и восторг оттого, что наконец рядом мы. И касаться друг друга можем наяву, а не во сне, проснуться не боясь…но боясь голову свою потерять от близости этой, пока губы ее сладкие целовал, дыхание ее забирая и к себе прижимая так сильно, пока пальчики испуганно не вцепились в плечи мои.

Нельзя еще, нельзя, а душа из тела врется, обгорая от страсти этой, что веками не ведал я!

Сначала в Нави переправить ее нужно, дать в себя прийти, все обряды, все законы Прави соблюсти, лишь тогда моей она станет на век и никто оспорить этого не сможет!

Только опасен путь этот…оттого, отрывался я от губ ее влажных и припухших от страсти моей несдержанной, заставляя руки свои разжаться и тело хрупкое от себя отпустить, по волосам черным гладя ее и в глаза заглядывая невинные, разговор наш с Дунаем вспоминая.

- Нет пути в Нави тому, кто жив еще, лучше меня ведь это знаешь, братец, - хмурился Дунай, вокруг меня водами океана кружа, когда очнулся я в пещере своей Аспидом охраняемой со всех трех сторон, - Как Дарину ты к себе приведешь? Только два пути есть в царство твое и оба для нее закрыты будут. Коли через мое царство идти – не откроется расщелина в океане пред человеком живым, души только принимает. А коли через горы идти и пики на границу трех миров, то Аспид дороги не даст вам, пока жива она. На стражу закона ты его поставил, печатью правды истинной заклеймил, и нет иной правды для Аспида черного.

Все это правда была, да только не такая простая, как казалась.

Моей Дарина была, еще до рождения своего грешного, и всего трое знали об этом.

- …убить ты ее не сможешь, а коли и поднимется рука твоя, так душа ее чистая, мимо Нави пройдет она. Сама себя убить должна она, чтобы в руки твои в Нави попасть.

- Через океан пойдем, братец, - проговорил я наконец, все слова Дуная принимая, ибо правда была в них, положив руку свою на плечо его могучее, - Откроется расщелина пред Даринушкой, ибо кровь моя в ней течет и сердце зимы ее сохраняет. Ей и погибать не нужно.

Нахмурился брат, слова мои понять пытаясь, но секрет не стал выведывать, лишь кивнул в согласии:

- Помогу чем смогу я ей, братец. Как можно быстрее к воротам подводным доставлю к Кощею. А ты в Нави возвращайся и жди ненаглядую свою.

На том и порешили мы, как бы душа моя мятежная не кричала и не рычала, что рядом быть с ней я должен, да только проход в Нави тяжелым был, и нужно было ждать ее на границе миров мне, чтобы в руках своих от всех укрыть и в безопасности в замок наш отнести, где все готово уже было к обряду свадебному.

- Ты бы Вия предупредил, чтобы не лез он…