- Вий душами управляется! А любимая моя живой придет в царство наше! - отрезал я, на что Дунай улыбнулся только, ручьями из мира моего подземного утекая.
И теперь, когда пришло время в Нави переправляться, душа моя темная стонала и сжималась.
Ни боли, ни страха не ведал я веками.
Расправой мучительной и войнами страшными не запугать меня было, а теперь едва дышать мог, любимую свою обнимая и наглядеться на нее не в силах, видя глаза ее красивые, зная душу ее отважную, когда меня спасать пыталась красивая моя и хрупкая, себя не жалея, ран своих горелых не замечая, брата моего не испугавшись.
- Уже немного осталось до свадьбы нашей, любимая, - шептал я, не в силах от губ ее оторваться, словно все притяжение мира этого в ней одной сосредоточенно было, - но самое трудное на долю нашу осталось. В Нави войти.
- Ничего не боюсь я, Повелитель мой снежный, - шептали губы ее и руки хрупкие тянулись под ворот рубахи, чтобы показать что гордо носит на шее стройной своей, камень мой зимний, уже не прячась и миру всему показывая, что мне теперь принадлежит она, - Все, что нужно сделаю.
Зашумела вода под землей потоками буйными, когда Дунай на месте был уже, и обнял я смелую свою девочку, на руки свои поднимая и к груди прижимая, направляясь в пещеру подземную, что от глаз людей и мира всего спрятана была и Аспидом черным защищена со стороны всех миров.
Там подземная река была, что в океан уходила и к расщелине вела в царство мое.
Ничего не боялась Даринушка, смело вперед глядя и руками своими за шею мои овивая, когда опустился я на берег каменистый и темный, спрятанный и от солнца и от луны, нехотя ее от себя убирая, словно часть себя отрывал с болью и мучением, что в душе метались зверем.
- Чтобы в Нави тебе попасть, через весь океан перебраться нужно, любимая, - тихо проговорил я, по лицу белому и прекрасному любимую свою гладя, - На самое дно черное, глубже которого на всем свете нет. Там врата в Нави. Там дорога в жизнь нашу новую.
Смотрит в воду темную Даринушка моя и не боится, лишь головой кивает отважно, что на все согласна она, когда из волн тихих Дунай появился, к ногам ее камень и веревку подталкивая:
- Вот, невестушка, привяжи к ногам своим, за камнем в пучину морскую уйдешь быстро, а я рядом с тобой буду, чтобы к брату скорее доставить.
Лишь ресницы ее черные дрогнули, но и тогда страха в глазах не было.
Обмотала ноги свои стройные и белые вторым концом веревки крепкой, что был к камню привязан и мне улыбается, к груди своей ладонь и сердце каменное мое прижимая:
- Жди меня, любимый мой. Скоро в Нави мы встретимся.
А я никак отпустить ее не могу.
Все целую и целую, слыша что и Дунай уже в воде мечется, стыдливо на нас поглядывая, но не смея торопить и вмешиваться, пока не рассмеялась Дарина, ручками в грудь мои упираясь и от себя отодвинуть пытаясь:
- Много времени у нас впереди, Повелитель мой Темнобог! Пора мне в путь собираться, чтобы к груди твоей припасть и уже никогда больше не расставаться!
А я и улыбнуться не могу – все во мне стонет и болит страшно от мысли о том, через что пройти любимой моей придется! Ведь ребенок она еще, мира не знала, жизни не видела, а отважная и смелая такая, что душу щемит мою!
- В Нави жди нас, братец, - вынырнул из воды Дунай сосредоточенный и серьезный, руками Даринушку мою обнимая, и в пучину темную вод ее с собой забирая, выдохнув приглушенно ей, - Воздуха побольше набери и терпи, сестрица…дыши.
14 глава
Ничего не боялась я, даже когда лицо ненаглядного жениха моего серьезное и хмурое над водной гладью осталось, и ресницы его черные и длинные дрогнули вдруг.
В воде приятно мне было, и телу хорошо, а в руках прозрачных Дуная не страшно вовсе.
Я и камня то на ногах не чувствовала бы, если бы не тащил он меня ко дну со скоростью большой, в самую пучину увлекая, когда даже рыбки в воде мелькали всего лишь размытыми чешуйками, что на теле Дуная я видела, а вокруг нас миллионы пузырьков вверх трубой устремлялись, словно млечный путь в воде нарисованный.
Да только дна все не было.
Словно в бесконечность падали мы все ниже и ниже, где вода стала, словно черная совсем и силы уже не было, заставлять себя не дышать.
- Терпи, сестрица! Немного уже осталось! - слышала я голос Дуная в голове своей, ощущая, как руки его мокрые вокруг меня еще сильнее оплетаются, к себе прижимая, словно воздуха это мне дать могло, и сильнее вниз устремляясь.
Мне и тело то уже невесомым казалось, хотя как пушечное ядро вниз оно летело, преодолевая воду темную, словно секирой рассекая гладь водную.
- Терпи, Даринушка!!
Ох, где же дно это?...
Неужто океан такой же бескрайний, как и небо голубе, что черным ночами становится?
Словно и здесь ночь была, нас окутывая и глаза мои закрывая веками тяжелыми и дрожащими, когда последняя порция воздуха из легких вышла со стоном, что не успеем мы…
Слышала я голос надрывный в своей голове Дунаюшки, который кричал что-то, да только разобрать уже не могла, ощущая, как воду соленую глотаю, как легкие мои она заполняет, да только облегчения никак не приносит.