Повелитель снежный

Этот голос уже не пугал, заставляя прислушиваться к нему, когда я шептала про себя, что выучила на странном языке вперед его слов, как только слышала: «Когда тебе страшно, когда тебе больно, когда беда рядом, говори...».

Я вызубрила эти непонятные шипящие слова, в которых, очевидно, был какой-то смысл просто до рефлекса!

Стыдно было признаться, но я даже молитвы не знала настолько хорошо!

Каждый вечер, ложась в свою холодную кровать под тяжелое одеяло и кутаясь в потертые меха для теплоты, я гладила кончиками пальцев запрятанный на себе камень, любуясь тому, как в его сердцевине металась его сиреневая сущность, которая становилась то ярче, то темнее, словно не в силах найти покой в этих гранях.

Еще три года назад я солгала бабушке, не сказав о своей маленькой драгоценности, уже тогда понимая, что не смогу носить ее открыто на шее.

Прятать постоянно по карманам тоже не получалось, потому что я боялась потерять этот камень или случайно выронить прямо на глазах удивленных людей, которые, конечно же, начнут задавать вполне логичные вопросы.

Откуда у ребенка мог быть такой камень, какой я не видела ни у кого в округе?

Как бы я могла объяснить, что его подарил…тот человек.

С тех пор, как голос стал звучать во мне ночами, я вспоминала о том старце все чаще и чаще, вполне отчетливо понимая, что именно этот камень и был магнитом для голоса, звучащего во мне.

Я пробовала убирать его от себя.

Прятала сначала под подушку, а на следующую ночь под кровать, чтобы он не касался моего тела, потому что носила я его под грудью, привязав к тонкой ленте прямо на себя.

Но голос все равно продолжал говорить со мной ночами, начиная всегда с одного и того же, словно произнося мантру, которая меня завораживала и интриговала.

«…- Земля - моя, зима - моя, и ты – мояяяяяяя….»

Он говорил со мной мягко и приглушенно, словно был где-то рядом и шептал на ушко, отчего наутро я просыпалась с потом на висках и мурашками по всему телу.

Он словно околдовывал.

Зазывал.

Опьянял зельем, что проникало в меня все сильнее и сильнее.

И вот я уже не боялась ночи, засыпая в ожидании его и не торопя восход солнца, с первыми лучами которого голос пропадал, прощаясь со мной.

Он рассказывал о дальних странах и красоте лютой зимы.

О старых богах, которые затаились, но не исчезли совсем, насмехаясь над пустыми картинками в церквях и наших мольбах, которых мы сами не понимали.

А потом он пропал…

Так же неожиданно, как и появился в моей голове.

И вроде бы живи себе спокойно и радуйся, что можно вернуться в стан нормальных людей, которые спокойно спять и не разговаривают с голосом внутри себя ночами, так нет же!

Я была так потеряна, что первые дни просто была сама не своя.

Страшно было то, что заметила это даже бабушка, которая пыталась заглянуть в мои глаза, когда утрами расчесывала мои длинные волосы, заплетая в тяжелую черную косу.

- Бледная ты, дочка. И без того кожа твоя белая, а теперь словно серым отдает…

А в моей голове были его слова: «…волосы черные, как благодатная земля. Кожа белая, как чистый снег. Глаза зеленые, как мой рай…»

- Голова болит просто, ничего страшного, - я старалась улыбаться и вести себя, как прежде, но словно что-то с тех пор внутри меня перевернулось, и ночи уже не радовали, как и день, даже если за окном зашумели ручьи и закапала вода с крыш от яркого солнца, что обернулось вокруг себя и снова греть стало.

Все весне были рады, одна я ходила понурая и все внутри себя искала пути, чтобы снова этот голос зазвучал. Я даже говорить с ним пробовала. Звала. Спрашивала, где же он и по какой такой причине пропал…или я обидела чем? Или ушел к другой девушке плести свои волшебные сны, от которых не хотелось просыпаться?

Больно было от мысли этой…

Только как бы я не звала его, что бы ни делала, пытаясь научиться говорить самой в собственном сне, а голос никак не хотел возвращаться, словно потерял ко мне интерес.

А потом мне сон приснился странный.

Что иду я где-то в незнакомом месте совсем одна, как спать ложилась - в одной длинной белой рубахе с короткими завязками на груди, а место это странное, наверное пугающее даже, вот только мне не страшно.

Не то поле какое, не то поляна большая, только вокруг черная земля рыхлая и нет ни одной травинки, ни одного деревца, а посреди поля этого валун огромный, похожий на жертвенный камень, про который мне когда-то бабушка рассказывала.

Огромный, овальный, словно омытый водами океана со всех сторон, без единой острой грани, только испепеленный весь мелкой сеткой зазубрин, будто его разрубить пытались веками, да ни у кого этого не вышло.

А я иду к нему и страха не чувствую, ведомая желанием положить на него руки, будто зачарованная, и земля под ногами, словно пух – мягкая, рыхлая…но с каждым шагом моим все более горячая, словно и не земля это вовсе, а лава затвердевшая, которая даже остыть еще не успела и жжет мои босые ступни.

Жжет так, что чувствую я запах собственной кожи горелой, и боль от ожогов страшных на ступнях, но все равно не поворачиваю обратно, а бегу все быстрее к камню этому, словно знаю, что в нем мое спасение.