Повелитель света

Последняя фраза Шарля, тон, с которым он ее произнес, пробудили в ней беспокойство, впрочем внешне никак не проявившееся. Но, вероятно, это потрясение было трудно скрыть, так как она продолжала стоять у окна.

Ее молчание, однако же, ободрило молодого человека, который продолжал:

– Если вы меня любите, доверьтесь мне. Ну же! Я не сделаю ничего такого, что бы уронило наше достоинство. Но может ли когда-либо перестать считаться благородным правое дело?

Он обещал себе убеждать ее лишь при помощи общих аргументов и не выходить за рамки вопроса справедливости. Он не сомневался, что мать уступила бы по всем пунктам, если бы знала, что на кону стоит счастье ее сына, тем более теперь, когда ей столь поразительным образом предлагали рассмотреть возможность того, что Фабиус Ортофьери все же был невиновен. Но Шарль предвидел и такую ситуацию, при которой виновность Фабиуса будет подтверждена и, следовательно, Рита останется для него несбыточной мечтой. И, желая избавить мадам Ортофьери от глубочайшей печали, в которую ее могло повергнуть осознание того, что ее Шарль навеки останется несчастным, он пошел бы на все, лишь бы не признаваться ей в своей любви.

Мадам Кристиани очень медленно и с достоинством повернулась к нему лицом. В сокровенных глубинах души она все это время кое-что вспоминала, размышляла, сопоставляла факты, в результате чего лишь утвердилась в своем внезапном и первоначальном предположении.

Он тотчас же увидел, что одержал верх. Нет, ее смуглое суровое лицо отнюдь не просветлело, но глаза, одни лишь глаза, чуть смягчившиеся, выражали согласие, капитуляцию.

– Хорошо, – вздохнула она. – Займись этим.

– Спасибо! – пылко воскликнул он.

Она села за стол и спокойно принялась что-то писать. Шарль обнял ее, не став, как обычно, противиться желанию осыпать ее преисполненными нежности поцелуями.

– Перестань, – сказала она. – Будет уже, будет!

Прижавшись щекой к щеке сына, она шмыгнула носом и резко отстранилась:

– А теперь мне нужно работать: хватает и серьезных проблем.

– Как же я вас люблю! – сказал он.

Она пожала плечами, и он удалился.

Мадам Кристиани отложила перо и соединила руки «домиком».

– Сомнений быть не может, – пробормотала она. – Обнимает меня, говорит, что любит!.. Ох уж эти мужчины! Одна девица Ортофьери на весь белый свет, и надо ж было такому случиться, чтоб именно в нее влюбился мой Кристиани! Теперь нам остается лишь надеяться, но надежда эта весьма призрачная. Если этот разбойник Фабиус действительно окажется виновным – а я уверена, что так оно и есть, – счастья моему сыну уже не видать, так как я его знаю!.. Никогда убийца Сезара не войдет в нашу семью, будь он даже представлен наследницей в двадцатом колене! Пока есть у нас мужчины вроде Шарля и женщины вроде меня, такому не бывать!.. Бедняжка! – проговорила она задумчиво. – Хорошо еще, что он нашел эти пластины…

Но это она считала вполне естественным, тогда как любовь Шарля к одной из Ортофьери казалась ей самой невероятной штукой в мире.

* * *

Мадам Женевьева Летурнёр сказала Шарлю, когда он уже прощался:

– Стало быть, договорились. Заезжайте завтра. По возможности, нужно постараться избегать писем. Завтра я увижусь с Ритой и передам вам ее мнение насчет портретов и дальнейших действий.

И Шарль добавил:

– Если позволите, я бы просил вас хранить молчание касательно люминита. Мне бы хотелось сначала покончить с этим делом Ортофьери и лишь затем сделать находку достоянием гласности. Если газеты прознают о ней преждевременно, нашему спокойствию придет конец; нас будут осаждать со всех сторон, а вы сами знаете, с какой ужасающей быстротой распространяются новости, которые желаешь сохранить в тайне. Вот и сейчас, когда я выходил из дому, моя консьержка, очень взволнованная, не постеснялась у меня спросить, что представляет собой «та необычайная штуковина, которую я привез из Савойи». Должно быть, шофер проболтался, несмотря на мои просьбы…

– Не беспокойтесь, – ответила мадам Летурнёр тем игривым и одновременно покровительственным тоном, свидетельствовавшим о не слишком высокой культуре, коей, однако, она весьма гордилась. – Я буду подражать Конрару с его осторожным молчанием[95].

На следующий день, снова представ перед белокурой соперницей этого безвестного литератора, Шарль, к своему глубочайшему изумлению, обнаружил ее в обществе Риты Ортофьери.

– Так куда проще, не правда ли? – коротко хохотнула Женевьева.

– Действительно… – машинально подтвердил Шарль.

Настал ужасный момент смущения и неловкости: двум этим сердцам лишь ценой огромных усилий удалось сдержать порыв своей радости.