Но я с радостью обрушу на длинноухих и пернатых какую-нибудь убойную хреновину из загробного мира.
Чтоб они горели, как горели люди, которых я не знал, но которых мне было жаль видеть умирающими.
Тебя я не трону, Лаврик, хоть ты и длинноухая.
Мне вообще жаль, что так получилось с тобой и твоими товарищами.
Не люблю, когда меня бьют.
Прости за рабское заклинание, как только доберемся до Гиблых Земель, я тебя отпущу.
Ты ни в чем не виновата и зла мне не сделала.
Ну, почти не сделала.
Те стрелы я тебе не прощу, конечно, но будем считать, что мы квиты потому что ты таскаешь на себе рабское заклинание.
Ох, как же холодно стало…
Вот ты только не думай, что я тебя соблазнить хочу.
Девица ты симпатичная и все при тебе.
При других обстоятельствах я бы даже не против, не железный же я.
Не те обстоятельства.
Ты — хорошая остроухая, но, наверное, из-за рабского ошейника.
Сниму его — ты меня прикончишь.
А может и нет.
Прости, но я тебе не верю.
Не было в моей жизни хороших длинноухих.
Наверное, я это заслужил, конечно.
Ты уж прости, что так все происходит.
И за то, что «Пожиратель Душ» усилил рабское заклинание, тоже прости, глупо вышло.
Я просто подумал, что ты ж моя рабыня и с какого хрена я должен с тобой общаться на твоем языке?
Да и паливо это конкретное на твоем наречии изъясняться тут.
Холодно…
И темно уже.
А ты горячая, кстати.
Я прям чувствую, как ты пышешь.
Эх, повезет какому-нибудь длинноухому.
Хорошая ты баба, Лаврик, хоть и эльфийка.
Спать что-то хочется…
Ты посторожи меня, хорошо?
Я тебе чуть-чуть верю.
А этому солисту «козаков» нет.
Стремный он какой-то.
Еще б в жопу себе это павлинье перо воткнул и красовался.
Вырядился как герой гачи приключений.
Лаврик, ты меня оберегай всю ночь, хорошо?
А то подкрадется этот петушара стремный сзади и все, был пацан, нет пацана…
А я еще тебе даже не присунул…
Ладно.
Я спать.
А ты сторожи.
Ты хорошая длинноухая.
Я тебя отпущу.
Не сожгу.
А вот в своем мире всех сожгу длинноухих.
Лишь бы в Гиблых Землях было оружие…
Что б р-р-раз и всех пернатых в труху…
Фратер помешал походной деревянной ложкой содержимое в котелке и зачерпнул немного на пробу.
Поднеся к губам, остудил варево, после чего опорожнил ложку.
— Съедобно, — заключил он. — Накладывай.
— Да, господин.
Слуга, пунцовый как вареный рак, принялся наполнять миски, стараясь смотреть прямо перед собой.
Фратер, глубоко вздохнув, задрал голову, полюбовавшись ночным небом.
Потом, понимая, что неловкой ситуации не избежать, посмотрел на расположившуюся в паре метров от него эльфийку.
Цвет ее лица ничуть не изменился.
А вот кончики ушей алели так, что пламя костра могло позавидовать.
Девушка смотрела прямо перед собой, выпучив глаза от всего услышанного.
Кажется, в ее голове сейчас такое же варево, какое Фратер приготовил на ужин.
Особенно после услышанного.
— Не волнуйся, — посоветовал он. — К утру все с ним будет нормально.
Девушка молчала.
И продолжала пялиться в костер.
Слуга молча поставил рядом с ней тарелку, положив поперек нее ложку и вернулся к котелку.
Из подлеска раздалось тихое ржание.
Похоже, лошади тоже в шоке от того, что услышали.
— От галлюциногенных змей еще не то бывает, — попробовал разрядить ситуацию Паладин Бога Виноделия. — Правда, я не слышал, чтобы кого-то кусали прямо в конец, когда нужду справляют в кустах…
Эльфийка вздрогнула, исподлобья посмотрев на Паладина.
— Это ты виноват, — с сильным акцентом произнесла она. — Отправил его в подлесок.
— Ему были нужны растения, чтобы заживить стертые ляшки, — напомнил Фратер. — Сам вызвался, не стал терпеть, пока мы лагерь разобьем.
— Можно было и мне объяснить, что из себя представляет этот целебный цветок! Я всю жизнь провела в лесах и…
— И много ты знаешь о наших лесах? — поинтересовался Фратер. — Да и к тому же, до того, пока его не ужалили, ты как-то не хотела никому рассказывать, что наш язык знаешь.
Девушка промолчала.
— Ешь давай, а то остынет, — посоветовал Паладин.
Лучница стрельнула в него злым взглядом.
Обреченно вздохнув, Паладин поднялся со своего места, подошел к ее тарелке и съел несколько ложек.
— Видишь — не отравлено, — пояснил он, возвращаясь на свое место у костра.
Слуга уже передал ему свою порцию, после чего налил еще две чашки.
Первая, стало быть, для него самого.
— Вторая зачем? — спросил Паладин, уплетая варево.
— Господин Практики тоже захочет есть, когда проснется, — тихо сказал Слуга. — После галлюциногенных змей всегда хочется есть.
— Он в отрубе до утра, — авторитетно сказал Шовель. — Змейка молодая была, значит яд у нее сильный. А к утру суп превратится в кашу, которую я бы только свиньям дал на покормку. С утра новую похлебку сделаем, тут явно должны зайцы водиться. Убьешь парочку и сваришь. Бульон после такого отравления — это первое дело.
— Да, господин, — покорно согласился Слуга.
Некоторое время они ели в полном молчании.
— В одном я с ним соглашусь, — заявил Паладин, доев свою порцию и затребовав «лишнюю» миску.
— В чем именно? — поинтересовалась лучница, ковыряясь в остатках на дне своей тарелки.