Повелитель теней. Том 2

Краснодарская Арена выглядела как большой концертный зал: от просторной площадки, засыпанной песком, в три стороны расходились зрительские места — они уходили вверх, как лестницы, и были плохо освещены. С четвёртой стороны площадку огораживали раздвигающиеся железные двери, за ними я как раз и стоял. Между железными створками была небольшая щель, через которую можно было подсмотреть, что происходит снаружи. Я прищурился. Рассмотреть можно было только четыре первых центральных ряда, остальные исчезали в темноте, а правую и левую зрительскую часть зала я вообще не видел. Голицын сидел в первом ряду, чинно сложив руки на коленях, и злорадно улыбался.

— Ну что, сморчок, не передумал? — раздалось сзади, и мне на плечо рухнула тяжеленная наглая лапа. Я небрежно сбросил её и промолчал — ещё бы реагировать на безмозглых болванов. Но Пятьдесят Седьмой не успокоился, грубо развернул меня и дыхнул перегаром в лицо: — Слышь, малой, ты чо, бессмертия поел? Отвечай, когда тебя спрашивают! Не передумал ещё?

Желание врезать ему было очень велико, но за развязывание драки грозила дисквалификация. Поэтому я просто повысил голос и громко, на грани крика, сказал:

— Я отвечу, когда ты будешь валяться на лопатках на этом песке! — я специально привлёк внимание Аркадия Парлина, управляющего Краснодарской Ареной, который бегал неподалёку и раздавал последние указания. Нужно было, чтобы он вправил мозги своему бойцу. Я-то уж точно не брошусь в драку, но за этого алкоголика поручиться не могу. А если Пятьдесят Седьмой слетит с боя ещё до его начала, то моя ставка не сыграет и пятьдесят тысяч сгорят впустую.

— Ты на кого нарываешься⁈ — взревел Пятьдесят Седьмой и сжал кулаки. Но мой расчёт оправдался — Аркадий услышал, что назревает буря, и подскочил к нам с взволнованным лицом. Без какого-либо предупреждения он сразу отвесил Пятьдесят Седьмому сильную пощёчину, и тот моментально сдулся и жалко заскулил: — Да он не отвечает!

— И правильно делает! — отрезал Аркадий. — Ты мне бой хочешь сорвать? Я тебе что говорил? Я тебе что говорил⁈ Сиди тихо и не высовывайся, а если рыпнешься — я тебя сгною! Вышвырну с Арены, и ты больше никуда бойцом не устроишься! Тебя больше ни одна Арена не возьмёт! Да я в тебя за последние дни столько денег вложил, а ты!… — он яростно зашипел, всплеснул руками и повернулся ко мне: — Если будет приставать, немедленно зовите меня!

Я кивнул и снова прильнул к щели между стальными дверями. Над зрительным залом висели два огромных экрана, на которых с разных ракурсов транслировалась Арена. Я перевёл взгляд на Голицына и вдруг заметил на третьем ряду князя Карпова, рядом с ним сидела его жена — бывшая стриптизёрша из «Сладкой вишенки», или как там тот клуб назывался? О её прошлом невозможно было догадаться — настолько представительно она сейчас выглядела. А вот Карпов был слегка потрёпанным, а на его правой щеке краснели свежие царапины — видимо, загул не прошёл для него безнаказанно.

Прошло ещё минут пятнадцать, и работники Арены попросили меня отойти в сторону — к дверям вышел конферансье в чёрном смокинге, цилиндре и с тростью. Металлические створки разъехались, и он шагнул вперёд. Зрительный зал взорвался аплодисментами — некоторые люди восторженно повскакивали со своих мест и заорали что-то одобрительное. Конферансье глубоко поклонился и произнёс:

— Я рад приветствовать вас на Краснодарской Арене! Сегодня вы сможете собственными глазами увидеть легендарный бой! Один из наших лучших бойцов, Пятьдесят Седьмой номер, сразится с неоднозначным, но… — конферансье выдержал театральную паузу. — Но невероятно смелым аристократом, этого мы у него точно не можем отнять! Марком Ломоносовым! Его фамилия на слуху у всей Империи после боя на Московской Арене! — зрители закричали, затопали и повскидывали плакаты — в основном там были оскорбления в мою сторону. Конферансье с нарочитым разочарованием покачал головой, приложил ладонь к уху и пропел: — Не слышу! Почему так тихо⁈

Поднялся такой шум, что у меня заложило уши. Люди бесновались, напирая на передние ряды. В какой-то момент мне показалось, что зрители вывалятся на Арену и затопчут ведущего. Но нет, спустя пару минут они успокоились, ожидая продолжения, и тогда конферансье прогремел на всё огромнейшее помещение:

— Встречайте! Наш первый боец — Пятьдесят Седьмой! — он отступил, и к нему из темноты закулисья шагнул амбал с пропитой рожей. У болвана тряслись руки и опухла рожа от похмелья, а под глазом виднелся синяк, который не особо удачно пытались залить тональником гримёры. Зрители встретили его одобряющими криками и громкими аплодисментами, и Пятьдесят Седьмой гордо выпятил грудь. Конферансье улыбнулся и продолжил говорить: — А теперь наш второй боец — Марк Ломоносов!