Повелитель теней. Том 3

- Ничего личного, командор де Мариньи, - вроде как с сожалением произнёс тот. – Я бы не стал этого делать даже за тот увесистый кошель, что передал вам колдун, но я подчиняюсь приказу короля. Подчиняюсь с печалью, ибо вы мне даже нравитесь. Я хотел бы помериться с вами силами в честном поединке, но слишком стар и умён, чтоб понимать, что мне с вами не совладать. Вы бьётесь с демонами с той же лёгкостью, что я со смертными, а я уже немолод, к тому же моё плечо всё ещё ноет, и рука немеет. А потому мне пришлось прибегнуть к столь нечестному способу. Но оправданием мне может служить то, что я верный слуга короля, которого вы чем-то обидели, и он пожелал иметь у себя чашу из вашего черепа. Я поклялся ему, что привезу вашу голову, даже если мне придётся доставать вас из-под земли, а я привык держать слово. Потому могу лишь сказать вам на прощание, что вы истинный рыцарь, и я испытываю к вам глубокое уважение. И прошу вас простить мне этот грех. Но на войне и на королевской службе нет места сомнениям. А потому прощайте, командор.

Хок слышал, как Адам достал из ножен меч. Он даже почувствовал слабое прикосновение клинка к шее, словно тот примеривался, как ловчее ударить, чтоб отрубить голову с одного удара. Но поза жертвы показалась де Брассеру неудобной для этого, и он, нагнувшись, взял Хока за плечо и попытался перевернуть его на спину. Это ему не удалось, но теперь Хок, чуть приоткрыв глаза, увидел заляпанные грязью сапоги, и его рука, освобождённая от тяжести тела, легла на рукоятку кинжала. Однако он всё ещё не мог собраться с силами, чтоб вытащить его из ножен. А де Брассер, стоя над ним, занёс меч для удара. И тут послышался дикий визг. Киса, выбравшись из корзины, спрыгнул на землю, и, увидев, что его папе снова нужна помощь, с воинственным кличем боевых котов кинулся на врага. В несколько прыжков он преодолел расстояние до Адама и по плащу вскарабкался до его плеча, после чего вцепился своими длинными загнутыми когтями ему в голову и лицо. Адам, оторопев от неожиданности, издал истошный вопль, и, бросив меч, принялся обеими руками отрывать от себя воющего кота. Ему это удалось, и он бросил зверя в ближайшее дерево, после чего нагнулся за мечом и замер, встретив взгляд Хока.

Тот, собравшись с последними силами, рывком вытащил кинжал из ножен и с короткого замаха ударил лезвием сзади под колени Адаму, перерезав сухожилия. Тот, охнув, упал на траву, и тут же длинное тяжёлое лезвие даги вошло ему в шею поверх нагрудника. Адам умер сразу, хотя кровь ещё какое-то время толчками лилась из ужасной раны на его горле.

Хок отодвинулся от него, чувствуя, как немеют его руки и ноги. У него не было сил подняться. Острая боль под левой лопаткой не давала вздохнуть. Он повернул голову туда, куда де Брассер бросил Кису, и увидел в траве неподвижное серое тельце. Розоватые пластыри на ранах просвечивали сквозь всклокоченную шерсть, а на ушастой голове темнела свежая рана. Хок попытался подползти к нему, но силы окончательно оставили его и он потерял сознание.

Он очнулся от того, что неожиданно сделал глубокий вдох полной грудью и где-то слева в лёгком почувствовал острую боль, которая постепенно утихала, пока он старался дышать медленно и осторожно. Было тихо, только где-то надоедливо жужжала муха, стукаясь о стекло, и едва доносился приглушённый голос леса: шёпот деревьев и радостный пересвист птиц. Он лежал на чём-то мягком и удобном, его голова была немного приподнята и покоилась на упругой подушке. Сквозь сомкнутые веки он видел неяркий свет, а потом ещё ощутил запах, приятный запах овощной похлёбки, сдобренной ароматными специями. Ощущения во всём его теле были такими спокойными и уютными, что ему снова захотелось уснуть, но потом любопытство взяло верх, и он приоткрыл глаза.

Первое, что он увидел, был деревянный потолок, покоящийся на грубо обработанных шестах, немного извилистых, ещё хранящих форму молодых деревцов, которыми они когда-то были. Потолок был низким, и он мог разглядеть клочковатый мох, торчащий из щелей между досками. Стены тоже были деревянные, из потемневших от времени брёвнышек с наколоченными на них досками, швы между которыми были промазаны красноватой глиной, смешанной всё с тем же мхом. Он лежал на низкой кровати, застеленной чистым бельём, слишком нежным и тонким для столь убогого жилища. Чуть повернув голову, он увидел добротно сколоченный стол и два стула, а дальше – пристроенный к стене каменный очаг, в котором весело горело пламя, а на металлической конфорке стоял, попыхивая паром, смутно знакомый глиняный горшок, блестящий от яркой глазури, из которого торчала пластиковая ручка половника. На столе размещался синий термоконтейнер, а рядом были аккуратно расставлены и разложены какие-то пузырьки, коробочки с одноразовыми насадками для инъекторов и целый ворох разноцветных блистеров с таблетками. Чуть дальше красовалась белая швейная машинка с кустарно приделанным к ней колесом ручного привода. Рядом красивой стопкой лежали сложенные друг на друга отрезы ситца самых разных расцветок.