Повелитель войн

– Перепуган до смерти. – Я улыбнулся. – Только глупец не боится перед битвой. Но мы обучили наших людей. Мы пережили много других сражений. Мы знаем, что делать.

– Как и противник.

– Разумеется. – Я отхлебнул вина. Оно оказалось кислым. – Ты еще не родился, когда я дрался при Этандуне. Дед Анлафа сражался там против деда Этельстана, и мы уступали числом. Даны были уверены в победе, мы пребывали в отчаянии.

– Победу в той битве нам даровал Господь.

– Так сказал Альфред. Что до меня, то я полагаю, мы знали, что, проиграв, лишимся своих домов и своей земли, поэтому дрались как одержимые. И победили.

– И завтра произойдет то же самое? Уповаю на это.

Он и правда был напуган, и мне подумалось: может, и лучше, что сын стал священником, потому что воин из него никогда бы не вышел.

– Мне следует быть твердым в вере, – уныло проронил сын.

– Верь в наших воинов.

В нашем лагере кое-где слышалось пение, и это меня удивило. Люди, с которыми мне довелось поговорить, с тревогой ждали завтрашнего дня, слишком мрачные, чтобы петь. Не доносилось песен и из вражеского лагеря. А тут вдруг объявилась какая-то горстка парней, устроивших бурное веселье.

– Они в приподнятом настроении, – заметил я.

– Это эль, надо полагать?

Повисла неловкая пауза. Пение приближалось. Залаяла собака, ливень барабанил по крыше шатра.

– Мне не довелось поблагодарить тебя за предупреждение в Бургеме, – проговорил я. – Если бы не оно, я потерял бы Беббанбург.

На удар сердца он смутился, не зная, что сказать.

– Дело в Элдреде, – обрел он наконец речь. – Ему хотелось стать повелителем Севера. Нехороший был человек.

– А я? – задал я вопрос с улыбкой.

Сын ничего не ответил. Он нахмурился, когда пение стало еще громче, потом перекрестился.

– Король обмолвился, что ты придумал план, который дает нам надежду. Это так? – Его тревога снова прорвалась наружу.

– Высказал некоторые соображения.

– Какие?

– Такие, о которых никому говорить нельзя. Что, если Анлаф вышлет ночью людей, чтобы взять языка, и тот окажется посвящен в тайну? – Я улыбнулся. – Это серьезно осложнит задачу твоему Богу, если Тот намерен даровать нам победу.

– Он дарует, – заявил сын, стараясь придать голосу уверенность. – Завтра Господь сотворит для нас чудеса!

– Скажи это нашим воинам, – отозвался я, вставая. – Скажи, что ваш Бог на нашей стороне. Передай, пусть не жалеют сил и твердо рассчитывают на поддержку свыше.

Я выплеснул остатки вина на ковер. Этельстан, видимо, укрылся где-то в другом месте, и мне пора было возвращаться к своим людям.

Сын тоже поднялся.

– Отец… – робко проговорил он, потом вскинул на меня глаза, в которых застыли слезы. – Прости, я так и не смог стать сыном, какого тебе хотелось.

Я был поражен его горем, смущен тем неловким чувством сожаления, охватившим нас обоих.

– Как это не стал?! – возразил я. – Ты князь церкви! Я горжусь тобой!

– Правда? – удивленно спросил он.

– Утред, – назвал я его именем, которое в гневе отобрал. – Прости и ты меня.

Я раскинул руки, и мы обнялись. Никогда не думал, что снова обниму старшего сына. И вот я прижимал его к себе, причем так тесно, что ладони мои царапали золотое и серебряное шитье его облачения. На глаза навернулись слезы.

– Будь храбр, – молвил я, не выпуская его из объятий. – А после победы приезжай к нам в Беббанбург. Прочитаешь проповедь в нашей часовне.

– С удовольствием.

– Не робей и не теряй веры. И мы победим.

Мы расстались, и я, вытирая глаза, вышел из шатра, мерцавшего от горящих внутри свечей. Я шагал мимо лагерных костров, у которых ютились промокшие под дождем люди, слышал доносящиеся из шалашей женские голоса. Все шлюхи Мерсии следовали за войском, да и уэссекские, надо понимать, тоже. Залихватское пение раздавалось теперь у меня за спиной. Напились, решил я. Когда почти добрался до своих, пение перешло вдруг в яростные крики. Ночь прорезал вопль. Послышался безошибочно узнаваемый звон клинков. Снова крики. Из оружия при мне был только нож, но я повернулся и побежал в ту сторону, где происходил беспорядок. К месту, обозначенному внезапным сполохом, устремились и другие. Королевский шатер был объят огнем, пропитанная воском ткань ярко полыхала. Вопили уже все. Воины выхватили мечи, глаза их округлились от страха. Стражники у входа в шатер были мертвы, их тела озаряло пламя горящей материи. Телохранители Этельстана, приметные благодаря алым плащам, взяли шатер в кольцо. Другие сорвали пылающую ткань.

– Они ушли! – проревел кто-то. – Ушли!

Отряду воинов Анлафа удалось пробраться в лагерь. Именно они распевали, изображая из себя пьяных. Расчет строился на том, чтобы убить Этельстана и тем самым вырвать у армии сердце накануне битвы, но Этельстана в шатре не оказалось. Вместо этого убийцы нашли там епископа.

Этельстан подошел к остаткам шатра.

– Куда часовые смотрели? – сердито спросил он у одного из спутников. Потом заметил меня. – Лорд Утред, мои соболезнования.