Повелитель войн

– Король настоял на личном участии в бою! Ему не следовало вставать в первый ряд!

– Он государь, ему положено вести! – возразил я.

– Где же Стеапа? – спросил Ода, и в голосе его прорезалась паника.

– На подходе! – крикнул я, надеясь, что прав.

Потом мы достигли места, куда сносили раненых уэссекцев, и я повел своих к шеренгам, расталкивая людей и требуя, чтобы нам дали пройти. Фолькбальд, здоровяк-фриз, и его двоюродный брат Вибрунд были при мне, и они проложили путь туда, где сражался Этельстан.

Король был великолепен! Дорогую кольчугу заливала кровь норманнов, щит его проломили по меньшей мере в трех местах, а меч покраснел до самого эфеса, но он продолжал драться, приглашая врагов подойти и отведать его клинка. Для этого противникам приходилось перебираться через трупы, и даже находящиеся среди них ульфхеднар не горели желанием. Они мечтали его убить, понимали, что гибель короля проложит дорогу к крушению его армии. Только чтобы убить его, требовалось сначала встретиться с его быстрым клинком. По правую и левую от государя руку твердо стояли дружинники в алых плащах и били щитами в щиты норманнов. Жалили копья, трещали под секирами ивовые доски, однако вокруг Этельстана оставалось свободное пространство. Он был королем войны, возвышался над противником и издевался над ним. И вот высокий, чернобородый норманн с ярко-голубыми глазами под порубленным шлемом и с секирой на длинной рукояти ступил в это свободное пространство. То был Торфинн Хаусаклюйфр, ярл Оркнейяра, с совершенно безумным видом. Я заподозрил, что он намазал кожу снадобьем из белены. Теперь он был не только норманнский вождь, но ульфхедин. Ярл издал вой и занес тяжелый боевой топор.

– Время умирать, мальчик-красавчик! – крикнул он.

Сомневаюсь, что Этельстан понимал по-норманнски, но он явно уловил интонацию Торфинна и дал здоровяку подойти поближе. Торфинн сражался без щита, используя только Хаусаклюйфр, свою прославленную секиру. Как и Этельстана, его покрывала кровь, но, насколько я мог видеть, чужая. То была кровь саксов, и Раскалыватель Черепов еще не утолил жажду.

Ярл замахнулся, держа секиру в одной руке, и Этельстан принял удар на щит. Лезвие расщепило ивовые доски. Этельстан отвел щит влево в надежде увести за ним и оружие и тем самым приоткрыть противника для укола мечом, но Торфинн оказался быстр: шагнул назад, высвободил секиру и обрушил ее, метя в держащую оружие руку короля. Такой удар мог отсечь ее начисто, но Этельстан оказался столь же проворен и оттянул меч, так что могучий топор обрушился на клинок близко к рукояти. Раздался зловещий треск, меч сломался, и в руках у короля остался обломок длиной с ладонь. Торфинн издал крик торжества и воздел секиру. Этельстан встретил ее измочаленным щитом и сделал шаг назад. Топор снова и снова падал на щит, весь уже зияющий дырами. Торфинн занес секиру, чтобы с силой опустить ее на увенчанный золотой короной шлем Этельстана.

Епископ Ода спешился и оказался рядом со мной. Он выкрикивал на родном датском призыв королю держаться и вдруг вытащил из моих ножен Вздох Змея. Этельстан поднял щит, принял направленный сверху вниз удар, разломивший щит. Ода окликнул короля по имени и бросил Вздох Змея рукоятью вперед. Удар повалил Этельстана на колени, но, услышав Оду, он обернулся и поймал летящий меч. Он с силой вонзил клинок в левое бедро Торфинна, отдернул, потом встал и двинул расколотым щитом ярлу в лицо. Могучий норманн отступил, чтобы дать Хаусаклюйфру место для последнего размаха, и Этельстан, стремительный как молния, изображенная на его знамени, выбросил Вздох Змея вперед и, продолжая давить, вогнал его глубоко в живот Торфинну. Потом король дернул клинком вниз-вверх, вправо-влево, и Раскалыватель Черепов упал. Вместе с топором упал и Торфинн. Этельстан поставил окровавленный сапог ему на грудь, чтобы выдернуть Вздох Змея из раны.

И тут пришел Стеапа.

* * *

Поначалу мы о появлении Стеапы не знали. Рядом со мной стояли Фолькбальд и Вибрунд. Они отражали натиск разозленных норманнов, жаждущих отомстить за смерть Торфинна. Гербрухт, один из самых преданных моих людей, держался справа и прикрывал меня щитом так старательно, что мне пришлось прикрикнуть на него, чтобы дал мне свободу колоть Осиным Жалом. Мой щит намертво уперся в щит норманна, который пытался нанизать меня на свой меч. Я оттеснил плечом Гербрухта, позволив норманну просунуть клинок между нашими щитами, и подставил заточенное как бритва лезвие Осиного Жала. Противник рассек о него предплечье и отдернул руку. Мясо и сухожилия на ней были срезаны до кости, и я без труда ткнул саксом врагу в ребра. Ему оставалось только бить меня щитом, потому как рука с мечом бессильно повисла. Назад он отступить не мог из-за натиска следующих шеренг, и я удовольствовался тем, что предоставил ему служить для меня живым щитом, пока он истекал кровью из рассеченного предплечья. А потом, перекрывая крики и лязг клинков, послышался стук копыт.