Повелитель Вселенной

— Забота о себе прибавила ей смелости, — сказал Тэмуджин с постели. — Есуй очень уж торопится похоронить меня — я ей за это когда-нибудь отплачу. — Он поправил подушку под головой. — Мои советники рассказывали мне о мудрецах в Китае, которые знают секрет продления жизни. Я собираюсь пригласить одного из таких мудрецов. Будем надеяться, что пройдет немало времени, прежде чем мой сын унаследует мой трон.

Бортэ взяла другую сорочку.

— Оставь это, — сказал он, — и иди ко мне в постель.

Она закрыла сундук и пошла к постели.

— Я сердита на тебя, Тэмуджин, — сказала она тихо, чтобы рабыни, спящие у порога, не услышали. — Ты мог бы предотвратить драку Джучи с Чагадаем, приняв решение раньше. Ты позволил Чагадаю срамить меня, говорить открыто то, о чем другие лишь шепчутся. Ты мог бы сказать, что хочешь видеть на троне Угэдэя. Ты все время этого хотел. Я поняла это по тому, как ты быстро согласился с этим.

— Хорошо, что Чагадай высказался. — Он сложил руки на груди. — Я знал, что он будет возражать, когда я обратился к Джучи. Я не мог выбрать Чагадая, не показав, что то, о чем шепчутся люди о Джучи, правда, и выбрать любого из них означало бы лишь дробление моего улуса. Но теперь все уладилось, и именно Чагадай отказался от своих претензий, а Джучи согласился с ним. — Он пристально посмотрел на нее. — Я знал, что они могут решить спор дракой, а Джучи так силен, что уложил бы Чагадая. И ему пришлось бы умереть за то, что он убил одного из моих сыновей. Это тоже уладило бы все.

— Какой ты мудрый, Тэмуджин, — сказала Бортэ. — Не знаю, как твой народ проживет без тебя.

— Наверно, до этого не дойдет, если китайский мудрец раскроет мне свой секрет, но Угэдэй справится. Люди его любят, и его жена Туракина плохого ему не насоветует — у нее самой хватит честолюбия, чтобы помочь ему удержаться на троне. И Тулуй защитит брата от любого, кто попытается воспользоваться добротой Угэдэя.

Он думает, что переживет их всех. Вот почему он простил Есуй ее вопрос. Но могучий дуб тоже падает в свое время, как бы много стран ни собралось под его зелеными ветвями.

— Я скажу Тэмугэ и Хасару, чтобы они советовались с тобой почаще, пока меня не будет, — сказал он, — и прислушивались к твоим советам.

— Они и без этого обойдутся.

— От твоих советов дела у них пойдут лучше. А может, ты надеешься, что я возьму тебя с собой в поход?

— Какие уж тут надежды. Я согласна быть как можно дальше от этой войны. — Она отвернулась, чтобы снять головной убор, благодарная за тусклый свет. Отвязавшаяся седая коса упала ей на грудь. Длинная сорочка скрывала обвисшие груди, живот и бедра, испещренные пятнышками. — По мне, ты бы уж лучше остался здесь и дал своим генералам повоевать за себя, но ты еще не старик, чтобы сидеть у огня и рассказывать байки. — Она разделась и легла в постель, натянув одеяло до самого подбородка. — Ты хочешь этой войны.

— Я сделал все, чтобы избежать ее.

— Я знаю правду. Ты воздерживался только для того, чтобы посмотреть, чего хотят духи. Теперь ты вынужден начать эту войну, и тебе придется отложить поход против Цзинь, но ты об этом не сожалеешь. Войны против новых противников продлевают тебе жизнь.

Он сказал:

— Человеку жизнь кажется привлекательной, когда все его враги мертвы.

— Конечно. Когда-то у тебя было их столько, что я не понимаю, как ты вообще выжил. А теперь я думаю, что ты не можешь жить, не сражаясь с врагами.

Он обнял ее.

— Ты говоришь, как старуха, Бортэ.

Она вздохнула.

— А я и есть старуха.

104

Лошадь Кулгана неслась впереди. Хулан тронула нагайкой шею своей лошади, когда сын повернул к берегу реки. Мальчик резко натянул поводья, его белый мерин остановился и попятился.

К стану двигались всадники, и хан был среди них. На лугу за лагерным кольцом Хулан две команды мальчишек гоняли палками трупик какого-то животного. Трупик взлетел от удара палкой, мальчишки бросились за ним. Кулгану захотелось поиграть с ними, хотя он пас лошадей и почти месяц не виделся с матерью.

Она вспомнила, как сын ходил за ней по пятам, когда был маленький, как улыбался ей, когда приносил аргал. Рабыни баловали его свежим хлебом, испеченным из китайской муки. Теперь женщины боялись его, так как он кричал на них и грозил побить за непослушание. Он проводил больше времени со сводными братьями и друзьями, чем с матерью.

Кулган поднял руку, чтобы поправить головную повязку. Для своих лет он был росточка небольшого, и ему никогда не быть таким высоким, как отец, но говорили, что он самый красивый из сыновей хана. Скулы у него были острые, кожа золотисто-смуглая. Две толстые косицы выглядывали из-за повязки. У него были большие янтарные глаза и широкие плечи. Он часто хвалился, что положит на лопатки и мальчиков постарше.