Повелитель железа

Медное лицо его сияло — ястребиный нос, маленький рот, обритый череп, широко расставленные рыже-веселые глаза.

— Броня товарища Парфенова, каютку, — басовитый голос его наполнил контору. Агент молча взглянул в телеграмму, подал ключ. Парфенов сел рядом с капитаном, подтянул голенище: — Голодать не будем, папаша?

— Глядя по аппетиту, — уклончиво ответил капитан.

— Повар-то у вас прошлогодний?

— И повар и заведующий хозяйством — те же…

— А то — смотри не засыпься: американцев повезешь…

— Не в первый раз. Тяжело возить француза, — в еде разборчив, — от всего его пучит… Американца хоть тухлым корми — было бы выпить… В прошлый рейс четверых вез. В Астрахани едва из кают вытащили. Туристы!

— И Волги не видели?

— Ничего не видали — как дым… Для удобства прямо внизу у буфетчика пили. День и ночь водку с мадерой.

Парфенов раскрыл маленький рот кружком и грохотнул. В контору ввалилось несколько человек с фибровыми чемоданами, — москвичи, выражение лиц нахальное и прожженное до последней грани. Обступили стол, и у агента зазвенело в ушах от поминания, — будто бы между прочим, — знаменитых фамилий, декретных имен… Так, один с мокрой шеей, в расстегнутой белой блузе, трясся отвислыми щеками, потными губами, собачьими веками:

— Послушайте, товарищ, была телеграмма моего дяди Калинина, дяди Миши?.. Не было? Значит — будет. Дайте ключ…

Другой, с носом, как будто вырезанным из толстого картона, и зловеще горящими глазами, ловко просунулся костлявым плечом:

— Для пасынка профессора Самойловича, броня «Известий ВЦИК»…

Чья-то в круглых очках напыщенная физиономия, готовая на скандал:

— Максим Горький… Я спрашиваю, товарищ, была от него телеграмма по поводу меня?.. Нет? Возмутительно!.. Я известный писатель Хиврин… Каюту мне нужно подальше от машины, я должен серьезно работать.

В то же время на пристани, куда ушел капитан, произошло следующее: человечек, которого в конторе приняли за важного американца, в крайнем возбуждении кинулся мимо бочек с сельдью на сходни. На набережной уже гремели подъезжавшие пролетки с пассажирами. Он остановился, всматриваясь в темноту, и свистящим шепотом:

— Миссис Ребус… Миссис Ребус…

Мимо него, скрипя досками, прошел в контору веселый Парфенов. Наверху ссорилась с извозчиками группа бронированных москвичей. Человечек дрожал от возбуждения:

— Миссис Ребус, миссис Ребус…

Тогда из темноты у самой воды выдвинулась женская фигура в мохнатом пальто. Он кинулся к ней по мосткам:

— Достал две каюты.

— Очень хорошо, но вы могли сообщить это более спокойно, — несколько трудно произнося слова, с английским акцентом проговорила женщина. — Дайте руку. У меня узкая юбка.

Протянув к нему руку в дорожной перчатке, она вскочила на мостик. Поднятый воротник пальто закрывал низ ее лица, кожаная шапочка надвинута на глаза.

Оправив кушак, она засунула руки в широкие карманы. Ее твердый носик казался кусочком заморского владычества на этом сыром и темном советском берегу.

— Каюты, которые вы получили, надеюсь, не заняты?спросила она.

— Вы же сами знаете, что я не мог заказать кают… Все переполнено… Пришлось взять каюты мистера Скайльса и мистера Смайльса…

— Как же вы думаете поступить с этими джентльменами? Через минуту они будут здесь. Надеюсь — вы не предполагаете, что я буду спать вместе со Скайльсом или Смайльсом?

— Все понимаю… У меня трещит голова, миссис Ребус…

— Агентство Ребус не оплачивает трещание вашей головы, мистер Ливеровский. Дайте ключ. Я устала и хочу лечь.

— Предполагал, что вы могли бы как-нибудь сами переговорить с американцами… Вам-то они, конечно, уступят каюты…

— Я ни о чем не буду просить Скайльса и Смайльса, они не принадлежат к числу наших друзей…

— Тогда что же? Чтобы они совсем не поехали?

— Да. Их не мешало бы проучить — этих друзей советской власти.

— Я должен понять, что вы разрешаете не останавливаться ни перед какими мерами?..

— Да… Ключ! — сказала Ребус.

Опустев ключ в теплый карман, пошла к освещенному пароходу. Обернулась.

— Негр едет? Вы проверили?

— Едет. Каюта ему забронирована. Сам видел. (Схватился за нос в крайнем раздумье и — про себя: «Гм, что-то надо придумать!» Ливеровский скрылся в толпе сезонных рабочих. Миссис Ребус, двигаясь как представительница высшей цивилизации, внезапно споткнулась. Медленно оборачиваясь, отодвинулась в сторону. По мосткам шли — молодая женщина в атласном несвежем пальтеце с заячьим воротником и трое мужчин. Один из них был негр; улыбаясь широким оскалом, он глядел вокруг с доброжелательным любопытством:

— Это — Волга? Я много читал о Волге у ваших прекрасных писателей.

— Все восхищаются: Волга, Волга, но безусловно — ничего особенного, говорила дама с заячьим воротником, — я по ней третий раз езжу. После заграничной вам покажется гадко. Грязь и невежество.

Муж дамы с заячьим воротником, профессор Родионов (средних лет, средней наружности, весь, кроме глаз, усталый), внес шутливый оттенок в женины слова:

— Собака, ты все-таки не думай, что за границей повсюду одни кисельные берега…

— Какие кисельные? Когда я о киселе говорила? При них котируешь меня как-то странно…

— Ах, собака, ну опять…