К концу грозового летнего вечера, когда солнце проглянуло наконец из-за обрывков черных туч, цитадель Джанейль была захвачена, а ее обитатели – истреблены. Почти до последней минуты фракции ее кланов спорили о том, как им надлежало встретить Судьбу. Самые уважаемые и состоятельные джентльмены предпочитали игнорировать несовместимые с достоинством обстоятельства и занимались повседневными делами так же пунктуально, как обычно – не более и не менее. Несколько кадетов, отчаявшись до истерики, вооружились и приготовились сопротивляться последнему натиску. Другие – пожалуй, примерно четверть населения – бездеятельно ждали смерти, готовые почти радостно искупить грехи человеческой расы. В конце концов смерть настигла всех без исключения, и все они извлекли из смерти столько удовлетворения, сколько этот непривлекательный по существу процесс мог доставить. Гордецы сидели, перелистывая свои прекрасные книги, обсуждая качества столетних эссенций или лаская любимую фану. Горячие головы взбирались по оползневому склону, нависшему вопреки логике вещей над парапетами Джанейли. Большинству из них суждено было погребение под завалом, однако некоторым удалось достигнуть самого верха, где они стреляли, рубили и кололи, пока сами не были застрелены, раздавлены полуодушевленными самоходными фургонами, изрублены или зарезаны. Покорные ждали в классической позе искупления – на коленях, склонив головы; они погибли согласно их вероучению в процессе олицетворения реальности меками, а грехов существования – людьми. В конечном счете все они умерли – джентльмены, леди, фаны в павильонах и смерды в стойлах. Из всех, кто когда-либо населял Джанейль, выжили только серафимы – нелепые, бестактные и назойливые существа, не имевшие представления о гордости или вере и больше обеспокоенные сохранностью своей оперенной шкуры, нежели достоинством цитадели. Как только меки заполонили парапеты, серафимы покинули вольеры; хлопая крыльями и пронзительно выкрикивая ругательства, они улетели на восток к Хейгдорну, теперь уже последней цитадели на Земле.
2
За четыре месяца до этого меки появились в парке перед Джанейлью, покончив с кровавой расправой на Морском острове. Взобравшись на бастионы и парапеты, прогуливаясь по Закатной Променаде, выглядывая из башенок и с балконов, джентльмены и леди Джанейли – в общей сложности примерно две тысячи человек – наблюдали за копошившимися внизу золотисто-коричневыми бойцами. Осада вызывала у них сложные ощущения: насмешливое безразличие, легкомысленное презрение, а также подспудные сомнения и опасливые предчувствия. Все это объяснялось тремя основными обстоятельствами – изощренной изысканностью их цивилизации, безопасностью, гарантированной стенами Джанейли, а также тем фактом, что они ни к кому не могли обратиться за помощью и не располагали никакими средствами, позволявшими изменить положение вещей.
Меки Джанейли давно покинули цитадель, чтобы присоединиться к восстанию; оставались только фаны, смерды и серафимы, из каковых можно было сформировать только пародию на карательную армию. Пока что возникало впечатление, что в такой армии не было необходимости. Стены шестидесятиметровой высоты из плавленого черного камня были обтянуты сеткой из серебристо-голубого стального сплава. Солнечные батареи удовлетворяли все потребности цитадели в энергии, а в чрезвычайной ситуации пищевые продукты и сироп для фан, смердов и серафимов можно было синтезировать из углекислого газа и пара. Такая потребность, однако, не предусматривалась. Джанейль была самодостаточна и безопасна – хотя в случае поломки оборудования в отсутствие способных починить его меков могли возникнуть неудобства. Ситуация вызывала беспокойство, но ее вряд ли можно было назвать отчаянной. На протяжении дня джентльмены, склонные к такого рода развлечениям, доставали лучеметы и спортивные ружья и убивали столько меков, сколько допускал радиус действия их оружия.