Птицы гораздо важнее. Мартелс в полной мере понимал теперь, насколько они опасны. Сохранив свои природные умения, к которым относились навыки полета и ориентации в пространстве, а также высокотемпературный метаболизм, они поставили их на службу своему быстро развивающемуся интеллекту. Основанные на инстинкте строительные таланты, которые древние птицы демонстрировали при возведении самых замысловатых гнезд, также получили развитие, чему свидетельством стала Башня, на самой макушке которой Мартелс теперь вертелся, как угорь на сковородке. Они почти сравнялись с человеком, поскольку последний, вероятно, благодаря открытию того, что Квант называл «джуганити», постепенно откатился к тому, чем они когда-то были
Тем не менее человеческий интеллект мог переиграть Птиц и сейчас – скажем, тот интеллект, которым наделен Квант. Так чего же сам Квант добивался? Провоцировал Короля, чтобы тот сгоряча убил Тлама и Мартелса, и, таким образом, низводил себя до двусмысленного статуса давнего предка? Но где он, в таком случае, находится – в голове Тлама или по-прежнему в своем ящике? Это – главная загадка, которую Мартелс так и не мог для себя разрешить.
И это была загадка телепатии как таковой, которая теперь связывала их троих в единое целое. Мартелс все еще не желал верить в ее существование, но грубая правда заставляла его отказаться от прежнего скепсиса – хотел он этого или нет. И то, что он переживал сейчас, принципиально отличалось от той сомнительной, чисто статистической картинки, которая сложилась по поводу телепатии во времена самого Мартелса. Опыты с игральными картами, в высшей степени искусственные, как теперь видел Мартелс, и породившие целый ворох нелепых предположений, пытались убедить зрителей этих представлений, что телепатия, как это ни странно, не подчиняется ни закону обратных квадратов, ни даже второму закону термодинамики. В действительности же она теснейшим образом с ними связана, и, что самое характерное, требует визуальных контактов тех, кто участвует в процессе.
Более того, телепатия не могла служить средством передачи картинок или мыслей – только эмоций; и даже будучи запертыми в одном мозге, сознания не могли ни читать мыслей друг друга, ни предугадывать, когда и кому из них приспичит заговорить. Нет, передаче подлежали лишь эмоциональные реакции на мысли или действия – как это происходит в толпе или во время театрального представления. Телепатия представляла собой полевую структуру, которая в самом общем виде реагировала на иную полевую структуру – в отрицательном или позитивном ключе. Или ее можно было сравнить с детектором, опознающим некий данный тип радиации, но неспособным определить, подвергался ли сигнал модулированию или нет – не говоря уже о типе модуляции.
Все это, конечно, хорошо, и даже не бесполезно, но пока первым делом нужно сматывать удочки, и побыстрее, пока сдвоенные когти пыток и голода не перекрыли ему путь.
Мартелс посмотрел вверх. Несмотря на поднявшуюся ущербную луну, быстро наступившая темень скрыла его нового стража, хотя два люминесцентных пятнышка, напоминающих кошачьи глаза, дали Мартелсу понять, что птичка была из ночных, и стоит только ему проявить агрессивность, как хищник сразу же распознает его намерения.
Это было бы непросто сделать даже в том случае, если бы за ним не наблюдало недреманное око враждебно настроенного Кванта и если бы Тлам не был бы столь непробиваемо туп относительно того, как устроена жизнь в его эпоху. Тем не менее Мартелс просто обязан был попытаться.
Ни оружия, ни инструментов у него не было, но постепенно до него дошло, что в умелых руках инструментом могла бы быть и чужая неосведомленность, особенно в столь запутанной ситуации, в которой оказались все четверо. Суть была в том, что все они – и Тлам, и Квант, и Король, и сам Мартелс были абсолютно не осведомлены друг о друге и о возможностях каждого. Тлам, например, считал невозможным то, что сам Мартелс считал вполне вероятным; Квант, какими бы мотивами он ни руководствовался, только начинал освобождаться от надменного презрения, которое питал к аборигену и Мартелсу, а Король, хоть он и сомневался в том, что ему поведали, верил в то, что видел – что перед ним одинокое и несчастное человеческое существо, травмированное и физически, и умственно. Шансы увеличивались еще и потому, что молчаливый страж вряд ли был вообще осведомлен о состоянии дел, а башня, насколько это было видно с этой верхотуры, была заполнена тучей самодовольных созданий, которые были озабочены только тем, чтобы доказать сидящим внизу свое превосходство и высокий статус.