Слова слуги прояснили для рыцаря многое. Теперь он знал, кто замыслил покушение на него, и, главное, понял, что побудило Сальвестро дойти до такой низости. Следовало немедля предупредить капитанов партии. Он решительно встал, поблагодарил хозяев за гостеприимство и попросил разрешения откланяться.
— Видит бог, как мне не хочется уходить, — сказал он, многозначительно взглянув на Марию, — но, по правде говоря, вам сейчас не до меня, да и мне пора домой. Матушка небось бог знает что уже передумала.
— Значит, вы прямо к нам, даже дома не были? — делая большие глаза, спросила Паола.
— Я должен был исполнить обет, — ответил рыцарь, не спуская глаз с Марии, потом поклонился и покинул дом синьора Алессандро.
Глава четвертая
Утро выдалось ясное и тихое. После вчерашнего ненастья, серого неба и слякоти оно казалось особенно праздничным и ярким. Невысокое еще, но ослепительное солнце растопило фиолетовую дымку, прозрачной фатой прикрывавшую сонный лик города, и он засиял озорной улыбкой, как рожица шалуна, которого ради христова воскресенья чисто умыли, причесали и нарядили в новую курточку.
Ринальдо сбежал с лестницы, отодвинул засов и, толкнув дверь, оказался на залитой солнцем улице, под голубым небом. Откуда-то издалека, с Ольтрарно, долетал робкий звон запоздалого колокола, оглушительно кричали воробьи, но все эти звуки нисколько не нарушали прозрачной утренней тишины. Мимо юноши торопливо прошли две служанки с плетеными кошелками, обе востроглазые и румяные от холодной воды. Из дома напротив вышел монах-доминиканец с корзинкой на руке и, не взглянув по сторонам, не подняв глаз от земли, направился вверх по улице. Из-за поворота показался ослик, нагруженный двумя огромными, больше его самого, корзинками с мусором. За осликом, с удовольствием шлепая босыми ногами по прохладным плитам мостовой, шел мусорщик, молодой парень с копной густых черных волос на голове. Поравнявшись с Ринальдо, он скорее от избытка чувств, нежели по необходимости крикнул: «Арри!» — и приветливо улыбнулся юноше. «Как я мог жить без этого?» — подумал Ринальдо.
Чтобы продлить удовольствие от чудесного утра, он решил спуститься к реке и побродить по набережной, тем более что в запасе у него оставалось добрых полтора часа.
Накануне синьор Алессандро вернулся за полночь, веселый и довольный. Из-за позднего времени он не стал рассказывать Ринальдо о своем разговоре с Сальвестро Медичи, сказал только, что все хорошо, и сообщил ему, что выговорил для него хорошее место. «Завтра, как пробьет терцу, будь во дворце, — сказал он, — там все узнаешь».
Спустившись к мосту Тринита, Ринальдо облокотился о каменный парапет набережной и стал смотреть за струйками тумана, которые, извиваясь, скользили у поверхности воды и таяли у него на глазах. Неожиданно что-то изменилось. Погруженный в задумчивость, Ринальдо не сразу догадался, в чем дело. Слышались тревожные голоса, кто-то быстро пробежал у него за спиной, отчаянно залаяла собака. Наконец по возгласам и запаху гари он понял, что где-то недалеко пожар.
Из всех стихийных бедствий чаще и свирепее других постигает людей стихия огня. Но странное дело, именно огонь не только не отвращает, но напротив, привлекает, притягивает их к себе, очаровывает и веселит. Не потому ли с такой охотой, как на развлечение, сбегаются люди поглядеть на пожар?
Горел двухэтажный домик почти у самой набережной, в переулке, позади церковного сада. Перед домом толпилось уже порядочно окрестных жителей. Огня еще не было видно, только из распахнутых дверей вырывались клубы едкого дыма. Когда Ринальдо подбежал к месту пожара, какой-то парень в белой холщовой рубахе, по виду чесальщик, расставлял людей цепочкой к ближайшему колодцу, крича время от времени на женщин в толпе, чтобы скорее несли ведра. Перед толпой металась Нучча, знакомая уже читателю подруга тюремной прачки.
— Люди добрые! — вскрикивала она, взмахивая руками. — Помогите, Христа ради! Дочка там с внучеком. Задохнутся ведь! Ох, беда, беда! Люди добрые!..
Никто, однако, не трогался с места. Наконец Ринальдо не выдержал, растолкал людей и вбежал в дом. Такие порывы бесшабашного удальства случались у него и прежде. Иногда ему приходилось жалеть о них, как однажды в детстве, когда его чуть не растоптал бык. Чаще же он просто не замечал необычности своих поступков.
После яркого солнца полумрак прихожей казался кромешной тьмой. К тому же ядовитый дым, застилавший все вокруг, ел глаза. Вытянув вперед руки, Ринальдо попытался нащупать дверь в кухню, но тут в висках у него застучали чугунные молотки, он почувствовал, что задыхается, и, спотыкаясь, побежал назад, к свету.
— Лестницу… тащите! — крикнул он, кашляя и ожесточенно протирая кулаками слезящиеся глаза.
Как всегда бывает в таких случаях, лестницы под рукой не оказалось.