Поверженный ангел(Исторический роман)

— Я еще не был дома, — ответил мессер Панцано.

— Фотт как! Что ж, ф таком случае, ты телаешь фосле эттой лисьей норы? — спросил граф, кивнув в сторону дома Алессандро Альбицци.

— Хочу войти туда.

— Фотт как! — повторил Аверардо с какой-то странной ухмылкой. — Я пы на тфоем месте не сталь этто телать.

— Да вы что, сговорились, что ли? — воскликнул рыцарь. — Ну, когда этот трус, — он кивнул на своего оруженосца, — когда он стращает меня, я хотя бы могу его понять — он боится за мою жизнь, — но ты! Ты же не думаешь, что мне устроили там засаду?

— Конешно, нет, — ответил граф. — Если пы я так тумаль, я бы сказали — итем вместе.

— Так в чем же дело? Что тут случилось, в нашей несчастной Флоренции? Чума, что ли, началась или запретили людям ходить друг к другу в гости?

Граф хмыкнул.

— Нет, — сказал он, — никто не запретили. Я теперь поняли, ты ше еще нитшего не снаешь: когта ты уехали, вскорости синьор Алессандро… как этто… разорфалься со сфоим отцом. Расрукался фтрыск! И сказали, что снать не хочет партия и ее телишки. Так гофорили…

— Вот оно что!.. — пробормотал мессер Панцано.

— Теперь ты понимаешь? — продолжал граф. — Мессер Кастильонкьо, уж этто путь уферен, нынче же узнает, что, фернувшися фо Флоренцию, ты перфым толком пошель ф том этого претателя Альбицци, что у тепя с ним какие-то телишки…

— Граф! — крикнул мессер Панцано, сверкнув глазами. — Ты, конечно, шутишь, но знай, даже в шутку я не позволю тебе пятнать мое имя!

— С ума сошель!.. — пробормотал граф Аверардо, немного оробев перед этим взрывом ярости.

— Мои, как ты изволил сейчас выразиться, делишки никого не касаются, я никому не позволю совать в них нос, — гневно продолжал рыцарь. — Если же кто-нибудь посмеет обвинить меня в предательстве, он смоет оскорбление своей подлой кровью!

— Поже мой, мессер Панцано, та фспомни ты, ф какое фремя мы жифем! — воскликнул немец. — Кого ты фысофешь на поединок? Старика Кастильонкьо или фесь Софет капитанов партии? Та никто с топой не станет траться. Тепя просто арестуют и посатят ф тюрьму. А ф наилучшем случае аммонируют. И фсе рафно тепе уже никокта не стать капитаном партии. Что ты ф таком случае путешь делать?

— Что я буду делать? — переспросил мессер Панцано. — Если у мессера Кастильонкьо и Совета капитанов партии хватит нахальства обвинить меня в предательстве, я плюну им в лицо и уйду. Я отрекусь от партии, как от банды подлецов без чести и совести. Но пусть не думают, что Фридольфи прощают оскорбления. Нет! Я соберу свою партию, объявлю им войну и не успокоюсь, пока не уничтожу всех до последнего. Вот что я сделаю, дорогой граф, если заденут мою честь. Но кое в чем ты прав, — добавил он уже гораздо более спокойным тоном, — и, по правде говоря, подоспел вовремя.

— Я фсекта потоспефаю фофремя, — важно проговорил граф. — И фсекта праф. Тепе не нато захотить ф эттот том.

— Ну, войти-то туда я войду, — с улыбкой возразил мессер Панцано, — хотя бы потому, что дал слово собственноручно вернуть в дом этот драгоценный ларец. Но теперь я знаю, что мне ни в коем случае нельзя входить в дом синьора Алессандро с теми письмами, которые я везу. Поэтому, дорогой мой граф, я прошу тебя взять их с собой, отвезти в мое имение и передать моей матушке. Накажи ей, чтобы она берегла их пуще глаза.

С этими словами он извлек из-под плаща послание кардиналов и донесения шпионов, которых Кастильонкьо держал в Риме, и передал их графу Аверардо.

— Ну вот, теперь я спокоен, — проговорил рыцарь, убедившись, что граф спрятал письма как следует и не потеряет их по дороге. — Итак, граф, с богом. И прошу тебя, не ввязывайся по дороге ни в какие драки.

— Не фолнуйся, — с достоинством ответил граф Аверардо, — я тостафлю тфои письма ф целости и сохранности и перетам тфоей матушке ф сопственные руки. А когта ты фернешься, мы устроим феличайшую попойку.

— Согласен.

— А тфоего скутьерро нато непременно попить, — продолжал граф Аверардо, — тогта ф тругой раз он не посмеет учить сфоего госпотина.

— Хорошо, мессер граф, — смеясь, сказал рыцарь, — только прошу тебя, не делай этого вместо меня.

Он дождался, когда немец вместе с Казуккьо скрылись за поворотом, слез с коня и взялся за деревянную колотушку, висевшую у дверей дома Альбицци.

Если бы мессер Панцано знал, какие события произошли за этими дверями незадолго до его приезда, он, возможно, отбросил бы всякие опасения, ибо хозяину дома было не до него.

Семья только что отобедала, когда к синьору Алессандро пожаловал сер Доменико Сальвестри, нотариус и доверенный человек Сальвестро Медичи, и сообщил, что гонфалоньер справедливости просит его нынче прийти во Дворец приоров.

После ухода нотариуса испуганный и встревоженный синьор Алессандро заметался по дому. Кликнув слугу, он приказал немедленно седлать коня. Потом закрылся с женой и дал ей подробное наставление насчет денег и ценностей. Наконец, уже одетый в дорогу, он призвал к себе племянника. Сер Ринальдо Арсоли, юноша двадцати одного года, всего недели три назад вернувшийся из Парижа, куда синьор Алессандро послал его изучать право, тотчас прошел в студио дяди.