Поверженный ангел(Исторический роман)

— Ринальдо, — сказал синьор Алессандро, едва юноша появился на пороге, — я уезжаю и не знаю, когда вернусь и вернусь ли.

— Дядя…

— Ты сам слышал: за мной прислал Сальвестро Медичи. Это не шутка. У меня нет времени объяснять тебе, насколько основательны мои опасения. Скажу только одно: род Медичи искони враждует с нашей семьей. Для этой вражды есть много причин. Злые языки утверждают даже, будто не Кастильонкьо, а мой отец отправил на эшафот мятежного братца Сальвестро, Бартоломео. Всю жизнь Сальвестро копил ненависть к нашему роду, всю жизнь он мечтает о мщении. Но до сих пор Альбицци всегда были сильнее Медичи. Теперь же, став первым синьором коммуны, он, конечно, не упустит случая рассчитаться с нами. И мне, как видно, выпало стать первой жертвой…

Ринальдо хотел было возразить, но синьор Алессандро жестом остановил его и продолжал:

— Сейчас я хотел сказать тебе о другом. Полмесяца назад я поручил тебе разобраться в работе моей мастерской, конечно, только вчерне, в самых общих чертах…

— Да, дядя, это было нетрудно.

— Тем лучше. Значит, я со спокойной совестью могу оставить ее на тебя. Следи за мастерами, сам веди учет и запомни: главное — чтобы порядки, установленные мной, выполнялись так же неукоснительно, как если бы я сидел в этой комнате.

После отъезда синьора Альбицци в доме воцарилась гнетущая тишина. Челядь собралась на кухне, вполголоса обсуждая причины внезапного отъезда хозяина. Домашние синьора Альбицци, жена его, мадонна Джертруда, с дочерью Паолой и молоденькая воспитанница синьора Алессандро Мария, проводив главу дома, остались в нижней зале, большой комнате с узкими стрельчатыми окнами и огромным неуклюжим столом, стоявшим на возвышении в дальнем ее конце. Во всем доме, почти полностью перестроенном и заново отделанном, радовавшем глаз яркой обивкой и свежими фресками, только эта зала осталась нетронутой, напоминая новому поколению древнего рода Альбицци о суровой простоте и непритязательности предков.

Через несколько минут к женщинам присоединился Ринальдо, убедивший себя в том, что сейчас его долг — успокоить мадонну Джертруду, совсем павшую духом. Однако, если говорить откровенно, спуститься в залу его побудило не столько человеколюбие, сколько желание лишний раз увидеть Марию.

Уезжая в Париж несколько лет назад, он оставил ее голенастой, угловатой девочкой-подростком. В то время он почти не замечал ее, занятый своими заботами. Велико же было его удивление и восхищение, когда, вернувшись домой, он нашел вместо гадкого утенка красавицу в полном расцвете юной свежести и обаяния. Нечего и говорить, что с первого же дня он принялся ухаживать за девушкой, стараясь завоевать ее благосклонность.

Конечно же, Мария очень скоро заметила, что нравится юноше, и нельзя сказать, чтобы это открытие было ей неприятно. Напротив, она находила удовольствие в его обществе, с интересом слушала его рассказы о далеком, таинственном Париже и расспрашивала, какие там в моде наряды. Болтая с симпатичным, умным юношей, бывшим когда-то товарищем ее детских забав, она нет-нет да и бросала на него лукавые взгляды или поощряла ласковой улыбкой. На первых порах Ринальдо склонен был принимать эти улыбки за знак особого расположения, но скоро понял, что девушка не питает к нему ничего, кроме дружеской приязни. И все же он не терял надежды, что со временем, живя с ним под одной крышей, Мария привыкнет к нему и, возможно, в душе ее пробудится наконец чувство более нежное, нежели братская дружба. Пока же, как мы заметили, он старался почаще попадаться ей на глаза.

— Ну подумай сама, тетя Геда, — говорил юноша, то и дело поглядывая на Марию, — может ли сейчас случиться то, чего ты опасаешься? Я недавно во Флоренции, но уже достаточно знаю, чтобы сказать — нет! Сейчас у Сальвестро Медичи другой, куда более страшный враг — Гвельфская партия и все ее сторонники, а их чуть ли не полгорода. Вот увидишь, тетя Геда, — бодро сказал он под конец, — через час-два дядя вернется живой и здоровый да еще с какой-нибудь хорошей новостью. Не станет же гонфалоньер справедливости призывать к себе такого человека, как Алессандро Альбицци, без особой надобности.

— Это правда, ма, — подхватила Мария, — я верю, что все будет хорошо. У меня нет дурного предчувствия. А помнишь, когда Гвидо утонул, я места себе не находила.

— Дай бог, чтобы так оно и было, — со вздохом проговорила мадонна Джертруда.

В этот момент в залу вошел слуга и замер в почтительной позе, ожидая разрешения говорить.

— Что там такое? — спросила мадонна Джертруда.

— Ваша милость, у дверей дожидается мессер Лука да Панцано дей Фридольфи, который говорит, что привез синьору Алессандро ковчежец, освященный самим папой.

— Это добрый знак, ма! Сам господь направил его к нам! — воскликнула Мария. Она вскочила со стула, словно готова была сама бежать навстречу рыцарю.