Поверженный ангел(Исторический роман)

Глава Гвельфской партии, как и говорил Буондельмонти, находился в Золотом зале. Когда вооруженная стража отворила перед мессером Панцано его высокие золоченые двери, там происходило нечто вроде военного совета. Вокруг большого стола, поставленного посреди зала, с трех сторон в креслах сидели истинные властители Флоренции — знатнейшие и могущественные гранды Мазо Альбицци, Каниджани, Пацци, Адимари, Карло Строцци, Буондельмонти, Садерини и несколько богатых пополанов. На почетном месте, во главе стола, в золоченом кресле сидел прямой, как палка, холодный и надменный Лапо ди Кастильонкьо. У противоположной ему, ближайшей к двери стороны стола никто не сидел. Там стоял простой табурет.

«Ого, граф-то оказался прав», — подумал мессер Панцано и, стараясь ничем не выдать своего волнения, со спокойным достоинством поклонился собранию. Сидевшие за столом гранды, не вставая, ответили на поклон, а Кастильонкьо жестом предложил ему занять место на табурете.

— Мессер Лука ди Тотто да Панцано дей Фридольфи, — ледяным голосом проговорил Кастильонкьо, — мы призвали тебя, дабы ты ответил перед нами за свои поступки. Мы знаем тебя не один год, всегда видели в тебе истинного гвельфа, готового пожертвовать всем ради приумножения величия и мощи нашей партии. Потому-то, когда понадобилось выполнить известное тебе важное и деликатное поручение, выбор пал на тебя. Не скрою, это было последнее испытание, которому мы подвергли тебя, прежде чем поставить капитаном партии. Каждый твой шаг становился нам известен, и в этом, я думаю, ты не должен видеть ничего для себя обидного. Справедливости ради должен сказать, что тебя не в чем было упрекнуть и с поручением ты справился как нельзя лучше. Однако если в Риме ты был истинным гвельфом и верным слугой партии, то, ступив в стены Флоренции, словно переродился. Все поступки, совершенные тобой по возвращении на родину, никак нельзя назвать похвальными, напротив — они скорее враждебны нашей партии, и это не может не вызывать у нас тревоги и глубокой печали. Окажись на твоем месте человек, в чью преданность нашему делу мы верили бы не так глубоко, как до недавнего времени верили в твою, он был бы давно осужден Тайным советом. Тебе же, помня твои заслуги перед партией, мы даем возможность оправдаться перед нами.

У мессера Панцано все кипело внутри, его бесил снисходительный тон Кастильонкьо, его привычка (от беспредельного высокомерия) не договаривать слова, так что приходилось вслушиваться, чтобы понять, о чем он говорит, раздражала торжественная важность, застывшая на лицах грандов и придававшая им одинаково тупое выражение. Больше же всего его возмущала та легкость, с какой его самозванные судьи убедили себя в том, что он, дворянин, мог запятнать себя каким-то бесчестным поступком.

— Итак, мессер Панцано, будешь ли отвечать нам по чести и совести, не лукавя, как подобает рыцарю? — после многозначительной паузы спросил Кастильонкьо.

— Да, — сказал мессер Панцано, подняв голову и с вызовом взглянув в холодные рыбьи глаза Кастильонкьо, — да, я буду отвечать, хотя не считаю себя в чем-либо виновным. Я буду отвечать, потому что сам хочу этого, а не потому, что признаю за вами право чинить мне допрос. Я буду говорить, как подобает рыцарю, никогда не унижавшему себя ложью. Спрашивайте, я готов отвечать.

Сохраняя прежнюю бесстрастность, Лапо ди Кастильонкьо дождался, когда утихнет смутный ропот грандов, и приступил к допросу.

Мессер Панцано слушал скрежещущий голос Кастильонкьо, и ему становилось тошно. Он уже не испытывал к своим судьям ни злобы, ни ненависти. Ему только хотелось, чтобы вся эта подлая затея поскорее кончилась и он вышел бы на свежий воздух, если только ему вообще суждено выйти из этого дома.

— Ну что ж, мессеры, — проговорил он вслух, когда Кастильонкьо кончил свою длинную речь, — я терпеливо и внимательно выслушал ваши обвинения и могу сказать одно: ваши осведомители постарались как следует отработать свое жалованье. Они следили за каждым моим шагом, подслушивали все, что только могли услышать, и все же вы им переплатили.

— Мессер Панцано, мы собрались здесь не затем, чтобы выслушивать твои дерзости, — нахмурясь, прервал его Кастильонкьо.

— Я говорю то, что есть, — возразил мессер Панцано. — Да, возвратившись из Рима, я прямо от городских ворот поехал в дом Алессандро Альбицци. Этого ваши шпионы не проглядели. Впрочем, в этом нет ничего удивительного — я ведь не таился, ехал открыто, средь белого дня. Другое удивительно, мессеры: как это ваши осведомители просмотрели засаду, устроенную мне на проезжей дороге чуть ли не у самых городских стен?

— Засаду? Кто мог устроить тебе засаду? — раздалось сразу несколько голосов.