Поверженный ангел(Исторический роман)

— Что вы, синьор Алессандро, в наше-то время? — со смехом воскликнул Сальвестро. — Да у нас теперь за безусым отроком, у которого молоко на губах не обсохло, и то не углядишь.

— Но Ринальдо не может предать нас партии, — все больше горячась, возразил Альбицци. — Он ненавидит партию, она отняла у него отца, состояние, дом, все! Правда, долгая жизнь в Париже притупила эту ненависть, но она осталась. И ничто никогда не вытравит ее из его сердца. Потому-то, узнав о ваших благородных намерениях, я и рекомендовал его вам в помощники…

— Да успокойтесь вы, бога ради, — проговорил Сальвестро, — ни у кого из нас нет и тени сомнения в вашей искренности, не так ли, Джорджо?

— Конечно, — важно сказал Скали.

— Но Ринальдо исчез, его нигде не могут найти. А если вспомнить, что в последний раз его видели в обществе этого авантюриста Панцано, от которого всего можно ожидать, то наше беспокойство вполне объяснимо.

— Тут вы правы, — сказал Альбицци. — И я рад, что отказал ему от дома.

— Перед вашим приходом, синьор Алессандро, — продолжал Сальвестро, сделав вид, что не обратил внимания на замечание Альбицци, — мы решили кое-что предпринять, чтобы потом не говорили, будто мы, граждане, известные всему городу, сидели сложа руки, глядя, как нашего нотариуса увозят неизвестно куда. По-моему, Джорджо собрался даже пойти и навести справки.

— Да, да, синьор Алессандро, — растерянно пробормотал Скали, у которого до этой минуты и в мыслях не было мчаться куда-то на поиски пропавшего юноши, — можете быть совершенно спокойны, я сделаю все, что можно. С моими знакомствами и с моим влиянием, вы понимаете…

— Бесценный человек, — проговорил Сальвестро, когда Скали, раскланявшись, удалился. — Главное его достоинство в том, что его легко убедить в чем угодно. Лучшего претендента на должность гонфалоньера справедливости, пожалуй, и не найти.

Альбицци бросил на Медичи быстрый взгляд и тотчас отвел глаза, но, как ни быстр был этот взгляд, Сальвестро перехватил его.

— Ах, синьор Алессандро, — с легкой укоризной проговорил он, покачав головой, — когда же вы поверите в мою искренность так же, как я поверил в вашу? Конечно, я слышал и раньше о вашей размолвке с семьей, но вот я повидался с вами, и мне открылось все благородство и — не побоюсь громкого слова — величие вашего решения. Вот человек, сказал я себе, пришедший из враждебного стана. Его отец, вся его семья с детства воспитывали его в ненависти к роду Медичи. Всю жизнь ему внушали, что роду Альбицци самим богом предназначено править флорентийцами, что воля и желание рода Альбицци выше древних законов коммуны. И что же? Сейчас, когда, казалось бы, Альбицци ближе всего к заветной цели, когда устрашенная Флоренция трепещет под властной десницей беспощадного Николайо Альбицци… простите, что я так говорю о вашем отце, но так говорят все… так вот, в этот момент надежда семьи вдруг порывает с отцом, оставляет стан притеснителей, чтобы стать на сторону бесправных и притесняемых. Что же двигало им в сем отчаянном поступке? — спрашивал я себя и не находил ответа.

— Любовь, — тихо проговорил Альбицци.

— Вот! — с жаром подхватил Сальвестро. — Вот слово, вернее которого не сыскать. Любовь к отечеству своему, истинно государственная забота о процветании и приумножении могущества Флоренции, истинно христианская любовь к малым сим, к народу нашему.

Как и все, кого Медичи опутывал сетями своего красноречия, Альбицци не устоял. Исподволь, незаметно для себя он против воли, может быть, стал смотреть на все вокруг и на свою собственную персону так, как этого хотелось Сальвестро. Нет, он не отказался от своих честолюбивых замыслов, толкнувших его на отчаянный шаг — разрыв с семьей, однако тога бескорыстного ратоборца за благо народа, того мелкого люда, которого на самом деле он ненавидел и боялся, тога, подброшенная ему Сальвестро, показалась ему столь привлекательной, настолько отвечала тщеславной жилке, постоянно бившейся в его душе, что он не удержался и напялил ее на себя, тотчас превратившись как бы в другого человека, именно такого, какой нужен был в данную минуту Сальвестро Медичи.

— Да, синьор Алессандро, — продолжал между тем Сальвестро, — я верю вам больше, нежели всем остальным, и без опаски скажу то, чего не сказал даже своему другу Джорджо. Вы, конечно, и сами не раз думали, что самоуправству партии когда-нибудь должен прийти конец, ибо терпение народа не беспредельно. Нынче на площади я понял, что час близок. Скоро, очень скоро народ свергнет тиранию грандов, изберет своих приоров, конечно же более приверженных справедливости, но, увы, неопытных в делах правления. Джорджо Скали мог бы направить их деятельность на благо коммуны, он честен и решителен, к тому же всегда готов прислушаться к разумному совету…

Альбицци наклонил голову и чуть заметно улыбнулся в знак того, что понял и оценил иносказание Медичи.

— Но беда в том, — вздохнув, проговорил Сальвестро, — что его не любит простой люд. Боюсь, пополаны не захотят избрать его гонфалоньером. Вот если бы у нас с вами был еще человек, столь же благоразумный…