Поверженный ангел(Исторический роман)

— «Во имя блага святой нашей матери-церкви, во славу справедливости и благоденствия города и контадо Флоренции комиссия Восьми войны с согласия и благословения всех четных флорентийцев, истинных гвельфов и верных сынов церкви, на основании прав, дарованных ей коммуной, постановляет и советует всем добрым пополанам, вставшим с оружием против бесчинства и самоуправства грандов, сжечь и разгромить дома и всякие другие постройки, принадлежащие мессеру Лапо ди Кастильонкьо, — три дома, Каниджани, Садерини и все дома Альбицци, кроме дома младшего, Алессандро. Надлежит также сжечь дворец Пацци, все дома Адимари, дом и лоджию, принадлежащие Бенги Буондельмонти, оба дома Гваданьи, дома Кавиччоли, Корсини, Барбадоро…»

Пока нотариус читал этот страшный список, Сальвестро жадно всматривался в лица тех, кого называл друзьями и соратниками, но никто не сказал ни слова против. В эту минуту у них не было своей воли. Они, как то стадо, о котором с таким презрением говорил аптекарь, подчинялись его воле, молчаливо признав его превосходство над собой. Разве не об этой минуте торжества мечтал он все последние годы? И вот она наступила. Тысячи людей, больших и малых, влиятельных и ничтожных, можно сказать — весь народ Флоренции покорен его воле, послушен его желаниям и уже не выйдет из повиновения, что бы ни случилось.

— Ну вот, — сказал он, когда сер Доменико дочитал список, — теперь, когда мы всё обсудили, тебе, Джорджо, остается только спуститься вниз и объявить выборным народа наше решение.

— Как!.. Мне?.. Я?.. — растерянно пробормотал Скали. — Почему же я? Да я и не упомнил ничего.

— Почему именно ты? — переспросил Сальвестро. — Потому что надо, чтобы народ, все это стадо знало, что ты был с ним с самого начала, что ты направлял его и привел к успеху. И когда им придет время выбирать… ты понимаешь? А запоминать тебе ничего не нужно. С тобой пойдет сер Доменико.

Пока заговорщики во главе с Сальвестро Медичи ждут условного сигнала, который должен возвестить о начале восстания, заглянем ненадолго в другой дом, где также не спят в эту ночь, хотя совсем по другой причине, нежели у Медичи. Дело в том, что хозяин дома, синьор Алессандро Альбицци, вместе с чадами и домочадцами скоропалительно готовится к помолвке своей воспитанницы Марии с сыном старого Бернардо Беккануджи, назначенной на нынешнее утро. По правде говоря, еще накануне вечером синьор Алессандро и не думал ни о какой помолвке. Ему, слава богу, и без нее довольно было забот. Одного исчезновения Ринальдо, столь неожиданного и загадочного, с лихвой хватало, чтобы лишить его покоя. Нетрудно поэтому представить себе, какое чувство вызвал у него приход Луиджи Беккануджи, который заявился чуть ли не в одиннадцатом часу вечера, да к тому же не один, а в сопровождении своего друга-приятеля Андреа Бальдези, взявшего на себя роль свата. «Вот уж не ко времени черт вас принес!» — подумал синьор Алессандро, но изобразил на лице радушие и встретил их, как дорогих гостей. Волокита отказался от угощения. Ему так не терпелось передать самую свежую новость, что он тотчас перешел к делу. Знает ли будущий тесть, что мессер Панцано разругался с Кастильонкьо, порвал с партией и теперь невесть где обретается! Синьор Алессандро ничего об этом не знал, однако новость ему понравилась. Ведь если Сальвестро видел Ринальдо вместе с мессером Панцано и в тот же день рыцарь порвал с партией, где его ждало место капитана, так не справедливо ли предположить, что Панцано и не думал вовлекать юношу в число сторонников партии? Это в корне меняло дело и значительно укрепляло положение самого синьора Алессандро.

— Так ведь это же великолепная новость! — воскликнул он и даже потер руки от удовольствия.

По всей вероятности, Волокита ожидал совсем другого ответа. Он как-то дико взглянул на синьора Алессандро, беззвучно открыл рот и наконец закричал:

— Что ты такое говоришь, тестюшка?

С того дня, как Луиджи получил согласие на свой брак с Марией, он уже не называл синьора Алессандро иначе, как дорогим тестем или даже тестюшкой. Это «тестюшка» каждый раз коробило синьора Алессандро, однако, вспоминая, что его новоиспеченный зять согласился взять за Марией всего триста флоринов, хотя мог потребовать впятеро больше, он не протестовал.

— Что ты говоришь? — повторил Волокита. — У Панцано теперь одна дорожка — уезжать из Флоренции. Навсегда, заметь это. А он один ни за что не уедет, даю голову на отсечение. Не мне тебе рассказывать, как он влюблен в Марию. Он ее просто выкрадет, и все тут, и ничего ты не сделаешь. Разве ты не знаешь Панцано?

«Зятек-то, пожалуй, прав», — подумал Альбицци.

— Так что же ты предлагаешь? — спросил он.

— Что тут предлагать? Обвенчаться надо нам с Марией, вот и все. Прямо сейчас. Пока не нагрянул окаянный.

— Постой, постой, как это сейчас? Вы даже и не помолвлены.